Старообрядцы уральского города во второй половине XIX – начале XX вв.: конфессиональное сообщество и семья Екатеринбурга : диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук : 07.00.02

Старообрядчество, ориентированное на сохранение традиций от внешнего проявления ритуально-обрядовых элементов до существенных функций приходской жизни в виде активности мирян в выборе причта, изначально было сложным и развивающимся явлением, неоднородным как в социальном, так и в догматическом плане. Разделения на согласия начались почти сразу после обрядовой реформы середины XVII в. и не закончились в XX в. Стремление сохранить чистоту веры наряду с постоянным творческим осмыслением святоотеческого наследия в контексте эсхатологических ожиданий способствовало закреплению в старообрядческой среде представлений об индивидуальной ответственности, характерных для Нового времени. При этом персональные действия и активность обретали смысл в традиционной мирской солидарности – помощи своей религиозной общине. Такое положение было в определенной степени результатом нестабильного правового статуса старообрядцев, в отношении которых политика духовных и светских властей варьировалась от преследований и ограничений до терпимости и компромиссов. Выживанию в таких условиях способствовали крепкие внутриобщинные связи.
Закономерно, что многочисленные старообрядческие течения объединяет опора на книжность и творчество духовных авторитетов восточно-христианской традиции, в круг которых входят византийские, древнерусские, украинско- белорусские и собственно старообрядческие авторы1. Развитие каждого из согласий с самого начала сопровождалось дискуссиями и появлением апологетических и полемических произведений, в которых обосновывался и отстаивался тот или иной выбор. На тенденциях в осмыслении самими староверами пройденного и предстоящего пути оставляли отпечаток не только обстоятельства переживаемого времени, касающиеся всех, но также и пространственные условия
1
Н. Н. Покровского. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. С. 12–16.
Духовная литература староверов востока России XVIII–XX вв. / Под ред.
6
обитания, круг социальных контактов, возможности наблюдения иного коммуникативного, управленческого, профессионального, образовательного, бытового вариантов опыта. Поэтому, есть основания полагать, что насыщенное этими условиями городское пространство воздействовало на традицию и способы её поддержания в гораздо большей степени, чем среда промышленного или сельского поселения.
Изучение городского старообрядчества – это еще один шаг к более взвешенному пониманию особенностей феномена, олицетворяющего успешное сочетание разнонаправленных явлений. В староверии, с одной стороны, несомненно присутствовало стремление к поддержанию религиозного благочестия и сохранении конфессиональной обособленности, а с другой стороны – в виде старообрядческого предпринимательства, активно использующего технологические достижения, которое был явлен пример динамичного развития и освоения нового. Учитывая социокультурную неоднородность старообрядчества и особенности его региональных вариаций, крайне необходимо изучение релевантности выявляемых характеристик свойствам, взглядам, действиям определенных групп/страт для понимания истории приверженцев «древлего благочестия».
Поскольку старообрядческая религиозная община и семья являлись во второй половине XIX – начале XXвв. социальными институтами, обеспечивавшими сохранение и трансляцию традиционного уклада и порядка, то изучение существенных изменений, происходящих на этих двух уровнях необходимо для понимания степени устойчивости, гибкости и пределов трансформации системы норм, представлений, образцов и правил. Картина мира у поколения, выросшего и живущего в условиях города (при всех противоречиях российской урбанизации)2, постоянно усложнялась, включала новые связи и накладывалась на уже усвоенные повседневные обычаи, цели и ценности, не всегда напрямую, но тем не менее явно видоизменяя их, формируя новые умения и ориентиры, способствуя развитию
2 Миронов Б. Н. Город из деревни: четыреста лет российской урбанизации // Отечественные записки. 2012. Т. 48. No 3. С. 259–276.

7
индивидуальности и рациональности. Следовательно, в изучении истории старообрядчества как сложного религиозного, культурного, социального и экономического феномена необходимо учитывать роль урбанизационной составляющей. Таким образом, представляется логичным изучение старообрядческого городского сообщества в канун и после реформ середины XIX в., комплекс которых обусловил динамичный рост городов, особенно в начале XXв. Для вновь прибывающих в город старообрядцев религиозная община становилась одним из институтов адаптации к непривычному для них образу жизни, который обеспечивал возможность переосмысления представлений о социально приемлемом поведении и позволял существенно расширить контакты в новом социуме. Изучение особенностей этого процесса сохраняет актуальность в настоящее время, поскольку способствует пониманию того какие институты и в какой степени могут быть задействованы в решении проблем, возникающих в ходе адаптации различных этно-конфессиональных групп мигрантов.
Развитие общества и развитие семьи являются взаимосвязанными процессами. Динамика изменений в обоих случаях в наибольшей степени проявляется в условиях большого города, сочетающего многочисленные разнонаправленные функции. «Многофункциональность – одна из главных составляющих разнообразия, отличающего города вообще. …Переплетение функций создает в большом городе замечательное контактное поле, благоприятные условия взаимовлияния и взаимодействия разных сфер деятельности»3. Вариации функционального содержания городского пространства в зависимости от исторической эпохи и конкретной страны4, вызывало и вызывает дискуссии о самом определении понятия «город»5. Для данного исследования важна
3 Лаппо Г. М. Города России: взгляд географа. М.: Новый хронограф, 2012. С. 46–48.
4 Вебер М. Город / Пер. с нем. Б. Н. Попова под ред. Н. И. Кареева // Вебер М. История хозяйства. Город. М.: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле. 2001. С. 333–486; О своеобразии российской урбанизации при активном участии государства см.: Сенявский А. С. Российский путь к городскому обществу: история и современность. Екатеринбург, 1998. С. 6–7; Его же. Урбанизация России в XX веке: Роль в историческом процессе. М., 2003.
5 Семенов-Тян-Шанский В. П. Город и деревня в Европейской части России: очерк по экономической географии. СПб., 1910; Город и деревня в Европейской России: 100 лет перемен / Под ред. Нефедовой Т., Полян П., Трейвиш А. М.: ОГИ, 2001. С. 23–26, 95–123; Вишневский А. Г.

8
трансформирующая роль города, предполагающая, что сложность условий жизнедеятельности вызывает к жизни новое, преобразует форму, состав и структуру устоявшихся явлений, в том числе тех, которые в основе своей привержены сохранению традиционного порядка.
Степень разработанности темы. В исследованиях, посвященных истории старообрядчества, к настоящему времени рассмотрен широкий круг проблем, при этом вопрос о влиянии урбанизации ранее не ставился в качестве самостоятельного. Его актуализации в логике исторических изысканий предшествовало изучение произведений духовной литературы староверов, проводимое историками и филологами Москвы, Петербурга, Сыктывкара, Екатеринбурга, Томска, Новосибирска, которое показало влияние региональных и локальных особенностей на выстраивание отношений староверов с властями, а также на взаимодействие различных групп внутри старообрядческих обществ между собой. Исследование Н.Н.Покровским, Р.Г.Пихоей, Л.А.Соболевой, А. Т. Шашковым, В. И. Байдиным, С. А. Белобородовым, П. И. Мангилевым, Ю. В. Клюкиной, А. С. Палкиным произведений, происходящих из старообрядческой среды уральского региона дало понимание различий в мировоззрении горнозаводского старообрядческого населения (которое включало значительное число крестьян, приписанных к металлургическим предприятиям и привлекаемых к обеспечению производства), представителей торгово- промысловых слоев, наиболее активно вовлеченных в процессы рыночного обмена, и крестьянства, связанного с традиционным сельским типом хозяйствования. Выводы о значительной роли городских лидеров в истории самого староверия дополняются результатами антропологически ориентированных исследований городской истории (Н. С. Корепанов, В. А. Шкерин, В. П. Микитюк, Н. А. Миненко, С. В. Голикова, Е. Ю. Апкаримова), которые указывают на
Серп и рубль: консервативная модернизация в СССР. М., 1998; Миронов Б. Н. Русский город в 1740–1860-е годы: демографическое, социальное и экономическое развитие. Л.: Наука, 1990; Его же. Город из деревни: четыреста лет российской урбанизации // Отечественные записки. 2012. Т. 48. No 3. С. 259–276; Его же. От традиции к модерну. Т. 1. СПб.: СПбГУ, СПб. ИИ РАН, 2014. С. 790.

9
своеобразие процессов развития городской культуры на Урале, обусловленное в том числе присутствием сторонников «древлего благочестия». Подробный анализ исследований по теме диссертации содержится в первой главе и позволяет сделать вывод о необходимости специального изучения городского старообрядческого социума как одного из составных элементов постоянно взаимодействующей и развивающейся среды.
Проблема, рассматриваемая в диссертационном исследовании, связана с вопросом о качестве и направленности развития консервативно-ориентированного религиозного сообщества под влиянием урбанизации.
Объект – старообрядческое сообщество на двух базовых взаимосвязанных уровнях социальной организации: приходской общины и семьи, находящихся под влиянием городской культуры. При этом важным обстоятельством являются качественные характеристики конкретного города – во второй половине XIX – начале XXв. это динамично развивающийся центр промышленного региона, являющийся средоточием административных, торговых, финансовых, транспортных, образовательных и культурных функций, которые обеспечивали на протяжение указанного периода его постоянный рост за счет миграции и, следовательно, усиливали социальное и религиозное многообразие города. Кроме того, Екатеринбург являлся религиозно-организационным центром двух самых распространенных на Среднем Урале согласий – часовенного и белокриницкого.
Предмет – социокультурные процессы, происходящие в старообрядческой семье и общине города и тесно связанной с ним пригородной территории, то есть свойственные данному религиозному сообществу особенности развития под влиянием сложной, дифференцированной пространственной и социальной городской среды. Городское религиозное сообщество/общество в данном случае понимается как совокупность приходских общин, сконцентрированных вокруг молелен/молитвенных домов/церквей, и семей, входящих в эти общины) в пределах городского пространства с характерными для городского типа свойствами, в т. ч. социокультурной динамикой и мобильностью. Определяющим принципом связанности общин в этом случае является не иерархическое

10
соподчинение и соответствие функциональным требованиям, а холархическая включенность, предполагающая самостоятельность и цельность частей, входящих в силу собственных потребностей в систему более высокого уровня.
Хронологические рамки – конец 1850-х – 1919 гг. Нижняя граница обусловлена необходимостью включить в сравнительный ряд состояние городского сообщества и семьи старообрядцев накануне реформ и отмены статуса горного города, сдерживавшего развитие и приток нового населения. Это своеобразная точка отсчета связана с началом пересмотра государственной политики по отношению к старообрядчеству и отходу от репрессивного воздействия на его приверженцев. Немаловажным обстоятельством является наличие отметок о принадлежности к старообрядчеству в переписных листах последней ревизии 1857–1858гг. по Екатеринбургу, что позволяет учесть их семейное состояние, распределение по сословиям, провести сравнительный анализ с православным населением. Кроме того, важно, во второй половине XIX в., началось развитие транспортной сети и активного роста именно средних городов6, что дает возможность изучения динамики социокультурных функций этого типа поселений.
Верхняя граница исследования определяется по времени окончательного установления советской власти на Урале, в том числе и в Екатеринбурге в середине 1919 г. после чего было введено провозглашенное декретами 1917–1918 гг. советское, принципиально иное, законодательство относительно религии, семьи и брака7.
В рамках этого периода старообрядчество находилось под влиянием пореформенных изменений, прежде всего либерализации части законодательства.
6 Город и деревня в Европейской России: 100 лет перемен. С. 70–75.
7 Декрет ВЦИК и СНК о расторжении брака 16 (29) декабря 1917 г. // Декреты Советской власти. Т. 1: 25 октября 1917 – 16 марта 1918 гг. М.: Политиздат, 1957. С. 237–240; Декрет ВЦИК и СНК о гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния 18 (31) декабря 1917 г. // Декреты Советской власти. Т. 1: 25 октября 1917 – 16 марта 1918 гг. М.: Политиздат, 1957. С. 247–249; Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах 20 января (2 февраля) 1918 г. // Декреты Советской власти. Т. 1: 25 октября 1917 – 16 марта 1918 гг. М.: Политиздат, 1957. С. 371–374; Декрет об отмене наследования 27 апреля 1918 г. // Декреты Советской власти. Т. 2: 17 марта – 10 июля 1918. М. : Политиздат, 1959. С. 185–190; Кодекс законов ВЦИК об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве. 18 сентября 1918 г. // Декреты Советской власти. Т. 3: 11 июля – 9 ноября 1918 гг. М. : Политиздат, 1964. С. 314–343.

11
Поскольку на протяжении рассматриваемого периода были изданы несколько законодательных актов, касающихся правового статуса староверов есть основания полагать, что в развитии исследуемого объекта можно выделить внутренние этапы, опирающиеся на указы 1870–1880-х гг. и 1905–1906 гг. о признании старообрядческой семьи, духовных лиц и общин.
Географические рамки исследования включают в себя Екатеринбург и его пригород со старообрядческим населением. Процессы урбанизации во второй половине XIX в. в пределах промышленно-развитых территорий, в том числе на Урале, обрели большую динамику, но при этом концентрированно проявлялись не везде. В пределах Уральского региона можно выделить несколько зон – Прикамье, Средний Урал (составляющие основную часть Пермской губернии) с преобладанием горнодобывающей и обрабатывающей промышленности, Южный Урал (включая Оренбуржье) и сельскохозяйственное Зауралье (восточная часть Пермской и юг Тобольской губерний).
Среди городов этих зон Екатеринбург был местом наибольшего сосредоточения старообрядцев как в абсолютных, так и в относительных цифрах: по данным Всеобщей переписи на 1897 г. здесь проживало 1790 староверов, что больше чем во всех остальных городах Пермской губернии вместе взятых – екатеринбуржцы составляли почти 60% городского старообрядческого населения всего Прикамья, Среднего Урала и Зауралья. Кроме того, в пределах Пермской губернии старообрядческое население Екатеринбурга составляло самую высокую долю среди жителей города – 4,2%8.
Вторым важным обстоятельством является то, что Екатеринбург выделялся во второй половине XIX в. не только своей многофункциональностью, динамикой роста, но также признанностью в качестве авторитетного старообрядческого регионального центра, своеобразного драйвера, выдвигающего и
8 Среди остальных религиозных меньшинств в городе по данным переписи, это самая большая величина, поскольку на долю католиков (323 чел.) приходилось лишь 0,8%, лютеране (377 чел.) составляли 0,9%, мусульмане (678 чел.) – 1,6%, иудеи (303 чел.) – 0,7%. Первая Всеобщая перепись населения. Т. XXXI. Пермская губерния. С. 72–73 (процентный расчет на основе абсолютных значений мой – Ю. Б.).

12
поддерживающего инициативы, вызывающие широкий резонанс в обществах не только Урала, но и Западной Сибири. При этом остается актуальным замечание об особенностях его взаимосвязи с другими старообрядческими обществами в предыдущий период: крупные заводские и крестьянские общества признавали более широкие возможности екатеринбургских лидеров и делегировали им полномочия в совместных инициативах, но это не вызывало к жизни систему подчиненности и не означало утрату их самостоятельности9. Екатеринбургское общество было тесно ассоциировано со своим «спутником» – шарташским обществом в близлежащем селении, откуда происходили многие городские старообрядческие фамилии и ряд первых глав города. В конце XVIII – первой половине XIX в. Шарташ был широко известен среди уральских беглопоповцев, имел высокий авторитет и влиятельность как крупный скитской центр. После его разгрома на рубеже 1840–1850-хгг. функции социального призрения были рассредоточены между несколькими более отдаленными пустынножительствами, Екатеринбургом и самим Шарташом. Во второй половине XIX – начале XX вв. шарташские старообрядцы-часовенные принимали участие в соборах, собраниях, подаче прошений как от лица своей общины, так и в качестве представителей Екатеринбурга. Поэтому Шарташ включен в исследование в качестве самостоятельной части большого городского старообрядческого сообщества.
Итак, город и тесно ассоциированный с ним старообрядческий пригород составляют географические рамки работы.
Цель диссертационного исследования: проанализировать основные тенденции развития старообрядческого сообщества города Екатеринбурга чтобы выявить общие и специфические проявления социокультурных и демографических процессов в данной деноминации в условиях начальной стадии урбанизации.
Задачи, необходимые для достижения поставленной цели формулируются следующим образом:
9 Байдин В. И. Новые источники по организации и идеологии урало-сибирского старообрядчества в конце XVIII – первой половине XIX в. // Сибирское источниковедение и археография. Новосибирск: «Наука», 1980. С. 100.

13
1) Разработать методику исследования старообрядческого социума, направленную на выявление особенностей этой группы в городской среде;
2) Рассмотреть состояние и функционирование старообрядческих общин и семей как социальных институтов второй половины XIX – начала XX вв.;
3) Определить особенности и факторы изменения численности, социально-сословного и половозрастного состава, конфессионально-деловых связей старообрядческих общин в контексте развития российского города второй половины XIX – начала XX вв.;
4) Установить содержание и формы трансляции идентичности в старообрядческой городской общине и семье; выявить степень включенности старообрядцев в общегородские тенденции развития;
5) Определить типологические, структурные и количественные изменения семейного строя у старообрядцев города и пригорода; выявить формы и степень влияния урбанизации на социально-демографические характеристики изучаемого сообщества.
Источниковая база исследования включает в себя законодательные акты, актовые источники старообрядческих обществ, делопроизводственную документацию, статистику, материалы учета населения (ревизские сказки, посемейные списки и метрические книги– на основе двух последних разновидностей источников для расширения информационного потенциала были созданы несколько номинативных баз данных). Кроме того, использовались материалы периодической печати, полемические произведения старообрядцев, источники личного происхождения. Анализ источниковой базы диссертации представлен в первой главе.
Методология и методы исследования. Диссертационное исследование основывается на принципах системности и историзма. Используемые в работе методологические подходы определены объектом, предметом и задачами исследования.
Исследование сосредоточено на социокультурных процессах, связанных с урбанизацией на этапе перехода от протоиндустриального общества к

14
индустриальному, в ходе которого жизнь в городе обретала сущностные специфические черты. Среди них исследователи отмечают открытость, динамизм, превалирование рациональных форм мышления над эмоциональными, необходимость эффективной организации труда и синтез различных форм деятельности, значимость самоконтроля, усложнение среды, трансформация «догородских» отношений10. Проявление данных черт имело региональные отличия, обусловленные различными сочетаниями и взаимодействиями промышленных и аграрных территорий. Поэтому общетеоретической основой исследования является регион-ориентированная модель модернизационного подхода, рассматривающая общество как неоднородное и вариативное, гибко и не однонаправленно реагирующее на трансформационные вызовы11. Этот вариант подхода позволяет поставить изучаемые процессы и структуры в контекст региональной, а затем и общенациональной динамики. Старообрядческое сообщество Екатеринбурга являлось частью регионального социума, ассоциируемой, как правило, с консерватизмом, и одновременно авангардной частью старообрядческого мира, становясь агентом городской культуры и испытывая трансформирующее влияние инновационных элементов. В столичных городах эти процессы развивались довольно отчетливо12, а на региональном уровне могли проявляться иначе. Отдельные элементы социальных практик (приемы обсуждения проблем, презентация себя в городском пространстве, представления о взаимодействии с «другими», пределе образовательного уровня и т.д.) утверждались в жизни городского религиозного сообщества и сопровождались
10 Ахиезер А. С. Город – фокус урбанизационного процесса // Город как социокультурное явление исторического процесса. М.: Наука, 1994. С. 24–26.
11 Побережников И. В. Между макро- и микро-: уровни модернизационного анализа // Опыт российских модернизаций XVIII–XXвв.: взаимодействие макро- и микропроцессов. Екатеринбург: Банк культурной информации, 2011. С. 41.
12 Значительная степень вовлеченности представителей московского старообрядчества не только в деловую, но и в общественно-политическую и театрально-художественную жизнь раскрывается в мемуарах и биографических исследованиях, см. напр.: Варенцов Н.А. Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое. М.: Новое литературное обозрение, 1999; Бурышкин П. А. Москва купеческая. Воспоминания М.: Захаров, 2002; Сенин А. С. Александр Иванович Гучков // Вопросы истории. 1993. No 7. С. 69–88; Морозова Т. П., Поткина И. В. Савва Морозов. М.: Русская книга, 1998; Шевырев В. М. Павел Петрович Рябушинский // Россия и современный мир. 2009. Т. 63. No 2. С. 205–211.

15
разной степенью внутреннего приятия/отторжения, свидетельствовавшей о неоднородности старообрядческой среды.
Предмет исследования носит междисциплинарный характер и находится на стыке нескольких дисциплин, изучающих город, социокультурные процессы и религиозные сообщества: социологии, локальной и городской истории, религиоведения, социальной истории, исторической демографии. Поэтому для изучения старообрядческого общества в процессе урбанизации сочетаются методологические подходы, применяемые в рамках перечисленных дисциплин.
В работе используются подходы социологии города к изучению урбанизации и взаимодействия социальных объединений в городском пространстве. Учитываются качества городского образа жизни13, социальные структуры с различными принципами внутренней связанности14, выделяемые классической социологией города, при этом город рассматривается как сообщество. Благодаря такому ракурсу появляется возможность выявить закономерности структурирования многомерного городского пространства и расселения в нем, складывания новых видов социальных отношений и взаимодействия жителей15. Заключения о процессах формирования городских сообществ и среды, сделанные представителем чикагской социологической школы Л. Виртом в первой половине XX в., остаются актуальными для изучения свойств города и его обществ вне зависимости от времени и пространства, поскольку акцентированы на сочетании городского многообразия: Люди, обладающие гомогенными статусами и потребностями, невольно стекаются в город, один и тот же ареал приобретали специализированные функции. В результате, город все больше становился похожим на мозаику социальных миров с возможностью скачкообразного перехода
13 Зиммель Г. Большие города и духовная жизнь // Логос. 2002. No 3–4 (34). С. 25–38; Вебер М. Город / Пер. с нем. Б. Н. Попова под ред. Н. И. Кареева // Вебер М. История хозяйства. Город. М.: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле. С. 333–486.
14 Теннис Ф. Общность и общество // Социологический журнал. 1998. No 3/4. С. 207–229.
15 Парк Р. Э. Город: Предложения по исследованию человеческого поведения в городской среде // Избранные очерки. М.: ИНИОН, 2011. С. 19–56; Его же. Городское сообщество как пространственная конфигурация и моральный порядок // Социологическое обозрение. 2006. Т. 5. No 1. С. 11–18; Вирт Л. Урбанизм как образ жизни // Избранные работы по социологии. М.: ИНИОН, 2005. С. 93–118.

16
из одного мира в другой. При этом, соседство и образ жизни дивергентных личностей порождал чувство терпимости к различиям16. Угол зрения, под которым рассматриваются в данном случае социальные структуры города и сочетание описательного и количественного методов изучения городских групп, дают масштаб необходимый для изучения данной проблематики в исторической перспективе: город как «точка сборки» различных сообществ в условиях повышенной миграции, динамично влияющей на социокультурное измерение городской среды. Отметим, что, несмотря на внимание к различным конкретно- историческим сюжетам, связанным с деятельностью городских общин староверов и их лидеров, вопрос о старообрядчестве в условиях города как самостоятельном явлении не ставился. На важность миграционного фактора в его пространственной и социальной формах применительно к распространению староверия внимание обращалось неоднократно17, но в контексте урбанизации эта тема не рассматривалась. Следовательно, учет основ теоретической концепции социологии города дает понимание указанного объекта исследования в определенных географических рамках как постоянно изменяющегося компонента городского многообразия.
Кроме того, к исследованию привлекаются познавательные возможности концепции «новой истории и социологии города», обращенной к локальным, конкретным проявлениям сетевого характера общественных отношений и контекстуализацией результатов анализа для понимания глобальной перспективы той или иной проблемы18. Это позволяет определить характер и особенности
16 Вирт Л. Урбанизм как образ жизни. С. 106.
17 Напр., применительно к ситуации в пределах уральского региона, это отмечалось уже в ранних работах и подтверждается последними исследованиями, см.: А.П. [архимандрит Палладий (Павел Егорович Пьянков)]. Обозрение Пермского раскола: так называемого «старообрядства». СПб.: тип. ж-ла «Странник», 1863. С. 3–4; Мельников П. И. Очерки поповщины. Ч. 1. // Полное собрание сочинений П. И. Мельникова (Андрея Печерского). 1-е посмерт. полн. изд., доп., свер. и вновь просмотр. по рукописям. Т. 13. СПб., 1898. С. 253; Корепанов Н. С. Первый век Екатеринбурга. Екатеринбург: Банк культурной информации, 2005. Его же. Шарташ XVIII в. – традиция или новация? // Вестник музея «Невьянская икона». Вып. III. Екатеринбург, 2010. С. 262–290; Белобородов С. А., Боровик Ю. В. Староверы горнозаводского Урала: страницы истории согласия беглопоповцев/часовенных XVIII – начала XX века. Екатеринбург, 2017. С. 40–47.
18 Репина Л. П. Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов //

17
взаимосвязей объекта с конкретной окружающей его территорией. При этом разработанный научным сообществом в рамках «новой локальной истории» принцип соотносить частные и глобальные проявления проблемы, «видеть целое прежде составляющих его локальных частей, воспринимать и понимать контекстность, глобальное и локальное, отношения исторических макро- и микроуровней», акцентироваться «на признании глубокой взаимной детерминации “внешнего” и “внутреннего”»19 отличает исследования этого направления от краеведческого дискурса. Основываясь на этой позиции в представленном исследовании микроанализу процессов внутри старообрядческого социума Екатеринбурга (особенно при рассмотрении изменений социального состава общин, направлений полемической активности, демографических сюжетов) сопутствует не только общегородская, но также региональная и общенациональная перспективы.
Исследование опирается на понимание религиозной приходской общины как одной из микроструктур города, выполнявшей функцию социального контроля и поддержки20. В данной работе выявление формообразующих социальных взаимосвязей микроуровня (семейных, внутриобщинных, соседских) позволяет раскрыть адаптационную роль старообрядческой общины, которая была важна для инклюзии приходящих жителей в новые условия, и, следовательно, для обеспечения устойчивой эволюции конфессионального сообщества в целом. Кроме того, это важно для понимания развития системы ценностных ориентиров, которая изменялась, усложнялась, но при этом сохраняла единство. Переход к рассмотрению частных историй и биографических сведений, включающих подробности соседских, деловых, общественных, имущественных, семейно- брачных связей, взаимодействий на основе политических предпочтений, открывает
Регіональна історія України. Збірник наукових статей. Вып. 5. 2011. С. 9–28; Ее же. Новая локальная истории // Горизонты локальной истории Восточной Европы в XIX–XX веках. Челябинск, 2003. С. 10–20.
19 Булыгина Т. А., Маловичко С. И. Новая локальная история: Новые исследовательские практики // Новая локальная история. Вып. 3. Ставрополь, 2006. С. 10.
20 Данилко Е. С. Механизмы самосохранения русских и финно-угорских старообрядческих общин Урало-Поволжья. Автореф. … докт. ист. наук. М., 2007.

18
широкие перспективы для понимания внутригрупповой динамики и может являться одним из способов поиска ответа на вопрос о границах и степени открытости (и, следовательно, интегрируемости) представителей религиозного сообщества в городской социум.
В качестве еще одной вспомогательной теории в исследовании задействована концепция аккультурации в варианте, предложенном для изучения взаимодействия носителей городской культуры и мигрантов из другой среды в процессе урбанизации21. В основе такого понимания аккультурации лежит тезис о том, что «…сельско-городская аккультурация и межкультурная аккультурация отличаются только степенью и не представляют существенно разные процессы изменений»22. Предполагается что под влиянием аккультурации находятся обе стороны‒ приходящий субъект и принимающий социум, поскольку привычный культурный контекст мигрантами приносится в город, и они пытаются действовать не только в соответствии с условиями новой среды, но и согласно моделям взаимоотношений, усвоенным ранее, пролонгируя на новом месте прежние воззрения и практики. Подобный процесс отмечается в социально-демографических исследованиях, посвященных российской урбанизации23. Применительно к объекту данного исследования этот ракурс позволяет рассматривать процесс включения вновь прибывших жителей города в контексте формирования социальной и религиозной идентичности городских старообрядцев. Их представления о своем месте и месте своей общины не могли складываться однолинейно, поскольку конфессиональная гомогенность дополнялась неоднородностью в экономическом, сословном, профессиональном, образовательном и др. статусах. При этом следует также учитывать, что отдельные элементы системы ценностей в процессе городской аккультурации являются более устойчивыми к изменениям и нивелирование различий имеет ограничения.
21 Beals R. L. Urbanism, Urbanization аnd Acculturation // American Anthropologist. 1951. Vol. 53. No 1. P. 1‒10;
22 Ibid. P. 7.
23 Вишневский А. Г. Серп и рубль: консервативная модернизация в СССР. С. 105–111.

19
В исследовании в качестве дополнительной теоретической основы используются подходы историко-географического направления, которые предполагают соотнесение социальных и пространственных фактов с картографированием полученных результатов для «более глубокого или даже нового понимания исторического процесса»24. Антропологические, этнографические, культурологические изыскания и методологические разработки с привлечением географической составляющей ведут начало с 1920-хгг.25 Перспективность исторических исследований в этом направлении отмечалась в середине XX в. В. К. Яцунским26, а последние работы по реконструкции уральского религиозного ландшафта выявили плодотворность подобных исследований применительно к истории городских этно-конфессиональных сообществ27. При анализе пространственной составляющей городского старообрядчества конкретного исторического периода выявляется взаимосвязь приходских центров и выбора прихожанами мест жительств. Это дает возможность оценить структурирующую роль культовых объектов в консолидации конфессиональной группы (Приложение 1). Взгляд «сверху» на старообрядческое пространство города, показывает не только выраженное локально присутствие староверов (что важно для изучения собственно истории конкретной религиозной группы), но является еще одним шагом к реконструкции общего городского религиозного ландшафта и его особенностей в рассматриваемый период.
Изучение конкретных сообществ на основе комплексного анализа локальных источников предполагает изучение проблемы общественной рефлексии, эволюции
24 Историческая география России IX – начала XX вв.: территория, население, экономика: очерки. М.: Институт истории РАН, 2013. С. 22.
25 Богораз-Тан В. Г. Распространение культуры на земле. Основы этногеографии. М.–Л.: Гос. Изд-во, 1928. С. 62–72, 102–111, 117–126.
26 Яцунский В. К. Историческая география как научная дисциплина // Вопросы географии. Сб. 20. М., 1950. С. 13–41; Его же. Роль исторической географии в разработке важнейших проблем отечественной истории // Вопросы истории. 1964. No 12. С. 17–26.
27 Главацкая Е. М. Религиозный ландшафт Урала: феномен, проблемы реконструкции, методы исследования // Уральский исторический вестник. 2008. No 4 (21). С. 76–82; Ее же. Эволюция религиозного ландшафта Урала в конце XIX – начале XX вв.: историко-культурный атлас // Известия Уральского университета. Серия 2. Гуманитарные науки. 2013. No 4 (120). С. 309.

20
представлений о границах между «своими» и «чужими» и степени их проницаемости, а также формирования групповых интересов в рамках одного религиозного направления28. Подходы интеллектуальной истории, позволяют, благодаря учету вклада личностного фактора в формирование социокультурного пространства, корректно оценить процесс развития новых представлений о границах социального взаимодействия. Основанием для работы в этом направлении являются исследования новосибирского и уральского археографического центров, рассматривавших жизненный путь и творчество отдельных представителей старообрядческого движения, а также изучающих тесно связанную с личностной рефлексией проблему изменения общественного сознания29. В данном исследовании рассмотрение старообрядческих дискуссий о
28 Перспективность разработки данного направления показана в трудах Н. Д. Зольниковой о сибирских старообрядцах, см.: Зольникова Н. Д. «Свои» и «чужие» по нормативным актам сибирских староверов-часовенных // Гуманитарные науки в Сибири. Отечественная история. 1998. No 2. С. 55–56; Ее же. Сибирские писатели-староверы ХХ века // Проза Сибири. 1996. No 1. С. 269–275; Ее же. Сибирские староверы-часовенные в первой половине ХХ века.: Древние традиции в советское время // История русской духовной культуры в рукописном наследии XVI– XX вв. Новосибирск, 1998. С. 174–190; Ее же. Скитские письма второй половины XX века (Нижний Енисей) // Общественное сознание и литература XVI–XX вв. Сб. науч. тр. Новосибирск, 2001. С. 292–299; Ее же. Современный писатель-старообрядец с Енисея // Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. Новосибирск, 1992. С. 283–288; Ее же. Таежный писатель // Традиция и литературный процесс. Новосибирск, 1999. С. 418–433; Ее же. Урало-сибирские староверы в первой половине XX в.: древние традиции в советское время // История русской духовной культуры в рукописном наследии XVI–XX вв. Сб. науч. тр. Новосибирск, 1998. С. 174–190.
29 Покровский Н. Н. Рассказ о Екатеринбургском соборе 1884 г. // Исследования по истории литературы и общественного сознания феодальной России. Новосибирск, 1992. С. 146–159; Его же. Традиции и новации в духовной жизни русского старообрядчества // Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. Новосибирск, 1992. С.6–12; Его же. Старообрядческий рассказ о сталинских репрессиях // Возвращение памяти. Новосибирск, 1994. Вып. 2. С. 198–211; Его же. Старообрядческий агиографический цикл XX века // Skupiska staroobrzedowcow w Evropie, Azji i Ameryce, ich miejsce i tradycje we wspolczesnym swiecie. Warszawa, 1994. C. 33–43; Его же. Обзор сведений судебно-следственных источников о политических взглядах сибирских крестьян конца XVII – середины XIX в. // Источники по культуре и классовой борьбе феодального периода (Археография и источниковедение Сибири). Новосибирск, 1982. С. 48–79; Его же. Споры об исповеди и причастии у староверов-часовенных востока России в XVIII в. // Культура славян и Русь. М., 1998. С. 518–528; Покровский Н. Н., Зольникова Н. Д. Старообрядцы-часовенные на востоке России в XVIII–XX вв. М.: Памятники исторической мысли, 2002. С. 59–225; Мангилев П. И. К истории урало-сибирского старообрядчества ХVIII–ХIХ вв. Крестьянин Стефан Кузьмич Тельминов // Религия и церковь в Сибири. Вып. 1. Тюмень, 1990. С. 10–1; Шашков А. Т. Послание сибирской «братии» протопопа Аввакума и его адресаты // Памятники литературы и общественной мысли эпохи феодализма: археография и источниковедение Сибири.

21
различных путях интеграции в систему государственно-церковных отношений, о поддержке политических сил произведено через изучение взглядов представителей круга духовных авторитетов, светских лидеров городских общин и представителей старообрядческой интеллигенции.
Для анализа места и роли религиозных взглядов в работе используются подходы религиоведения, выделяющие значимую роль религиозных воззрений в деятельности изучаемого сообщества. Интегрирующая, нормативно-регулятивная, коммуникативная и социальная функции религии30 в условиях урбанизации изменялись.
В исследовании также использованы подходы исторической демографии, поскольку пореформенный период и начало XXвв. отличались динамичным ростом городского населения и изменениями в структуре городской семьи. В городской семье, в отличие от крестьянской, не только усложнялось сочетание семейных и производственных обязанностей, но и происходило отделение их друг от друга, начал меняться возраст вступления в брак, в средних городских стратах стали расширяться представления об уходе за детьми, необходимости их образования, при создании семьи обретали значимость индивидуальные предпочтения31. Хотя эти, и многие другие компоненты демографического развития в наибольшей степени проявились в советский период, в городских условиях основные тенденции демографического перехода намечаются во второй половине XIX – начале XXвв.32 Для рассмотрения вопроса о степени
Новосибирск, 1985. С. 85–97; Байдин В. И., Шашков А. Т. Исторические сочинения уральских старообрядцев XVIII–XIX вв. // Историография общественной мысли дореволюционного Урала. Свердловск, 1988. С. 4–9; Байдин В. И., Шашков А. Т. Новые материалы к изучению биографии и творчества зауральского крестьянина М. И. Галанина – бунтаря и писателя XVIII в. // Культура и быт дореволюционного Урала. Свердловск, 1989. С.59–70; Памятники литературы и письменности крестьянства Зауралья / Сост.: Байдин В. И., Шашков А. Т. В 2-х томах. Т. 1. Вып. 1–2. Свердловск, 1991; Т. 2. Вып. 1–2. Екатеринбург, 1993.
30 Элбакян Е. С. Изучение религии в научной парадигме: общее и особенное // Евразия: духовные традиции народов. 2012. No 1. С. 71, 74–75. 62–80.
31 Араловец Н. А. Городская семья Европейской России. М.: Институт российской истории РАН, 2015. С. 181–183.
32 Демографическая модернизация России: 1900–2000 / Под ред. А. Г. Вишневского. М.: Новое издательство, 2006. С. 24–25.

22
включенности старообрядчества в эти процессы, представляется продуктивным выявление изменений демографического поведения, размера и структуры семьи.
Инструментальный аспект реализации исследования – методическая база включает всеобщие, общие и специальные методы исторического исследования.
Согласно всеобщему методу диалектики изучаемые процессы и явления рассматриваются как развивающиеся и изменяющиеся, подверженные в силу внутренних противоречий качественной стадиальной трансформации, не всегда равномерной и однонаправленной. Метод диалектики в данном исследовании определил трактовку процессов, происходящих в городском религиозном сообществе, как многокомпонентных, разнонаправленных, приводящих к внутренним изменениям, несмотря на приверженность «традициям» в богослужении, сфере общинного и семейного строя, провозглашавшуюся представителями рассматриваемого религиозного направления.
Основная цель исследования – установление специфики исторического развития старообрядческого социума в городских условиях, обусловила выбор историко-сравнительный метода в качестве базового, поскольку он позволяет выявить качественные отличия в явления и процессах.
Решение задач исследования на промежуточных этапах работы осуществлялось с помощью метода классификации и историко-типологического метода для определения места изучаемого сообщества и его внутренних структур на фоне городского социума и места изучаемого города среди остальных городов со старообрядческим населением. Оба метода в процессе исследования имели статус вспомогательных. Кроме того, структурно-функциональный метод (историко-системный анализ) в качестве дополнительного метода применялся для изучения старообрядческого общества как части городского социального пространства и одновременно как отдельной изменяющейся системы с собственной структурой и функционалом, базирующихся на организационных принципах, имевших особенные черты, отличающиеся от других религиозных общин (в первую очередь, имеются ввиду традиции самоуправления и концепт персональной ответственности).

23
В работе использовались логические методы исследования – абстрагирования, дедукции и индукции, анализа и синтеза, доказательства, верификации, логической формализации. Метод систематизации применен для определения места изучаемого старообрядческого городского центра среди других городов региона, при этом в основу типологизации были положены два параметра: численность старообрядческого населения и его относительная доля в городском населении; метод периодизации привлекался для выявления степени исследованности объекта в историографии и основывался на выделении внутренних этапов изучения в зависимости интерпретации старообрядчества как явления, от круга источников и методов работ, практикуемых внутри каждого из этапов.
Детальное описание особенностей использования исследовательских приемов для решения конкретных задач и подзадач представлено в разделе, посвященном методике исследования.
Достоверность результатов диссертационного исследования обеспечивается широкой источниковой базой, содержащей достаточный для анализа фактический материал и методами исследования, которые соответствуют поставленным в работе целям и задачам.
Научная новизна состоит, во-первых, в двухуровневом подходе к изучению социальных институтов – семьи и общины, взаимодействие которых является ключевым для понимания в какой степени консервативно ориентированная среда подвержена влиянию факторов урбанизации и какие новые качества в ней возникают при такой трансформации. Во-вторых, впервые уделяется внимание не столько вопросу о численности и действительном количестве староверов (это как раз наиболее тривиальный пункт в исследованиях, посвященных старообрядчеству), сколько проблеме причин и темпов роста общин, изменению их сословно-социального состава, условиям, в которых происходила миграция в город. В-третьих, впервые на основе материалов учета населения изучаются историко-демографические характеристики старообрядческой семьи в городе и пригороде. Параллельно проведен аналогичный анализ по остальному населению города и результаты дают возможность поставить изучаемый предмет в контекст

24
общегородских процессов. Анализ семейной структуры по классификации Ласлетта33 позволяет включить полученные данные в сравнительный ряд по другим населенным пунктам и регионам34. Это открывает перспективу более обоснованных заключений о качественных изменениях размера и структуры семейств, а также для корректного дальнейшего использования отдельных свидетельств из других источников. В-четвертых, в научный оборот вводятся материалы старообрядческого съезда часовенного согласия в Екатеринбурге 1911 г. и двух екатеринбургских съездов всех согласий в 1917 г. с широким кругом дискуссий. Анализ хода и содержания дебатов данных собраний показывает не только наличие широкого спектра позиций внутри отдельных согласий (заметим, что, бóльшая радикальность крестьян уже отмечалась многими исследователями35), но и новые отличительные характеристики горожан-старообрядцев. Для этого, наряду с полемическими произведениями и материалами общественно- политических дискуссий старообрядцев, привлекаются материалы городского самоуправления, которые демонстрируют городские практики обсуждения и совместного решения проблем.
33 Ласлетт П. Семья и домохозяйство: исторический подход // Брачность, рождаемость, семья за три века: сб. ст. М., 1979. С. 132–137; Семья, дом и узы родства в истории. СПб.: Европейский университет в Санкт-Петербурге, Алетейя, 2004. С. 270–271.
34 См.: Гончаров Ю. Н. Городская семья Сибири второй половины XIX – начала XX в. Барнаул, 2002. С. 370; Ульянова Е. А. Численность и структура старообрядческих семей Екатеринбургского уезда (по данным исповедной росписи 1838 г.) // Документ. Архив. Источник. Вып. 6. Екатеринбург: УрГУ, 2006. С. 156–174; Юнусова Л. В. Структура мещанской семьи Тюмени во второй половине XIX – начале XX века (на основе посемейных списков) // Вестник Челябинского государственного университета. 2012. No 16 (270). История. Вып. 51. С. 29–33; Стрекалов Д. В., Стрекалова Н. В. Структура и типология провинциальной городской семьи в конце XVIII – первой половине XIX века (на материалах Тамбова) // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. 2018. Т.23. No172. С.119–130; Миронов Б.Н. Социальная история России. (XVIII – начало XX вв.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. Т. 1. СПб.: ИД «Дмитрий Буланин», 1999. С. 232–236; по структуре семей православных и староверов в Польше и Восточной Европе: RzemienieckiК. Struktura i wielkość gospodarstw rodzinnych staroobrzędowców w powiecie Zytomierskim (w guberni Wołyńskiej), w końcu XVIII w.// Roczniki Dziejów Społecznych i Gospodarczych. Tom LXXV. 2015. S. 263–276; Szołtysek, M. Rethinking East-Central Europe: family systems and co-residence in the Polish-Lithuanian Commonwealth. Contexts and analyses. Bern: Peter Lang AG, International Academic Publishers, 2015. 1066 р.
35 См.. напр.: Памятники литературы и письменности крестьянства Зауралья / Байдин В. И., Шашков А. Т. Т. 2. Вып. 1. Екатеринбург, 1993. С. 15–35; Покровский Н. Н., Зольникова Н. Д. Старообрядцы-часовенные на востоке России в XVIII–XX вв. С. 5–9.

25
Основные положения, выносимые на защиту:
– Городские старообрядческие общины во второй половине XIX – начале XXвв. имели специфические черты, обусловленные интегрированностью ее светских лидеров и части прихожан в многообразное социокультурное пространство;
– Рост численности и изменение социального состава старообрядческих общин Екатеринбурга находился в тесной взаимосвязи с активизацией миграционных процессов в пореформенное время и приводил к увеличению доли выходцев из крестьянского сословия в этой среде, поэтому состав старообрядческих общин был неоднороден и включал представителей этой деноминации с разной степенью адаптированности к городской социокультурной среде;
– Продолжительное существование в Екатеринбурге старообрядческих общин, в которых часть лидеров и рядовых прихожан была интегрирована в местный социум, способствовало адаптации вновь прибывающих в город, включению их в систему конфессионально-хозяйственных и семейных связей, в сферу социального контроля на уровне общины;
– Основными факторами, влияющими на активное положительное отношение старообрядцев к расширению гражданских прав в последней четверти XIX – начале XX вв., являются: во-первых, наличие опыта конструктивного внеконфессионального взаимодействия у влиятельного круга староверов города, поскольку именно они выступали от лица старообрядческого мира в качестве медиаторов во взаимодействии с властями; во-вторых, вовлеченность прихожан в урбанизационные процессы которая актуализировала интерес к ресурсам вертикальной мобильности (юридическому закреплению владельческих прав, образованию);
– Старообрядческая городская семья находилась в сфере влияния демографических процессов, характерных для населения большого провинциального города. Численность и семейный строй в городских условиях изменялись под заметным воздействием экономических и социальных факторов.

26
Религиозные нормы и предписания могли замедлять трансформацию в семейном строе, но не исключали ее полностью;
– В городе старообрядческое сообщество, выступая в данном случае уже как компонента старообрядческого мира, выделялось сохранением действенной системы приходского самоуправления, высокой плотностью внешних и внутренних социальных связей, сохранением религиозной идентичности.
Теоретическая и практическая значимость работы. Результаты проведенного анализа уточняют представления о процессе институциализации консервативного религиозного сообщества в условиях города. Итоги исследования способствуют пониманию условий, в которых принадлежность к старообрядческому приходу способствовала адаптации мигрантов-старообрядцев в городе. Полученные результаты вносят вклад в понимание динамики и механизмов социального взаимодействия, роли религиозного фактора в формировании городской идентичности у религиозных меньшинств. Изучение старообрядчества уральского города показывает эффективность расширения круга источников за счет комплексного сочетания историко-литературных произведений, материалов внутренней полемики и номинативных данных для характеристики социокультурных изменений на уровне общины и семьи под влиянием урбанизации.
Полученные результаты исследования имеют практическое значение для создания рекомендаций по взаимодействию с герметичными конфессиональными сообществами, растущими в урбанизированном пространстве за счет миграционных потоков из местностей не городского типа. Разработанная в процессе работы программа изучения конкретного городского сообщества может быть моделью для аналогичных исследований по другим деноминациям. Положения и выводы диссертации могут использоваться при написании коллективных трудов, учебных пособий, создании общих и специальных лекционных курсов по истории религиозных обществ, российской урбанизации, социокультурной истории Урала.

27
Четыре базы данных, созданных для изучения городского старообрядчества Екатеринбурга, включены в состав электронного ресурса «Регистр населения Урала» (URaPP) URL: http://urappdata-urgi.urfu.ru/ural-population-project. На их основе проводятся генеалогические изыскания, планируются дальнейшие исследования по истории семьи, исторической демографии, истории медицины и социальной истории.
Степень достоверности и апробация результатов. Достоверность результатов диссертационного исследования обеспечивается широкой источниковой базой, содержащей значительный фактический материал и методами исследования, которые соответствуют поставленным в работе целям и задачам. Положения и выводы диссертационного исследования были представлены и обсуждены на 19 научно-практических конференциях международного и всероссийского уровней, проходивших в 1997–2019 гг. в г. Екатеринбурге, Новосибирске, Ижевске, Москве, Перми, Санкт-Петербурге (Россия), Минске (Беларусь), Валенсии (Испания), Белфасте (Великобритания), Чикаго (США), Ольштыне (Польша), Левене (Бельгия) в том числе, на конференции Общества европейских исследователей исторической демографии (ESHD, 2016), Конгрессе Ассоциации этнологов и антропологов России (2015, 2017), конференции по европейской социальной истории (ESSHC, 2018), конференции Ассоциации исследователей социальной истории (SSHA, 2016), конференции Ассоциации «История и компьютер» (АИК, 2016, 2018). Содержание исследования получило отражение в 48 научных публикациях автора общим объемом 27 п. л., трех разделах коллективных монографий и 15 статьях в журналах, включенных в Перечень российских рецензируемых научных журналов, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией Министерства образования и науки Российской Федерации для публикации основных научных результатов диссертаций на соискание ученой степени доктора наук по соответствующей специальности, а также в высокорейтинговых журналах, индексируемых в международных системах Scopus и Web of Science, в том числе «History of the Family», «Transylvanian Review», «Przegląd Wschodnioeuropejski», «Государство, религия, церковь в России

28
и за рубежом», «Российская история». Созданные в процессе исследовательской работы на основе исторических источников– материалов учета населения (метрических книг, посемейных списков) 4 машиночитаемые базы данных в формате Acсess и Excel, прошли государственную регистрацию в качестве объектов интеллектуальной собственности (No гос. свидетельства БД 2018620345, 2019620295, 2019620296, 2019620533), реферат к каждой БД размещен в открытом реестре Федерального института промышленной собственности и в научной электронной библиотеке Elibrary.ru.
Структура диссертации построена в соответствии с поставленной целью и задачами. Материал излагается по проблемному принципу с учетом хронологии. В исследовании городское старообрядчество анализируется в качестве одной из системообразующих компонент городского многообразия. Это обусловило рассмотрение динамики его социальной, семейной и профессиональной структуры, конфессиональной и общественно-политической активности.
Историография проблематики и источниковая база проанализированные в первой главе диссертации, позволяют раскрыть тему в предложенной системной связи.
Во второй главе выделены этапы формирования старообрядческого сообщества города, выявлены изменения численности и сословно-социального состава, реконструирован круг основных занятий и торгово-производственных взаимосвязей с учетом миграционной составляющей. Получены основания для заключения о ресурсообразующей роли городской старообрядческой общины.
В третьей главе анализируются основные направления религиозных, общественных и политических дискуссии, инициированных старообрядческим городским сообществом. Сделан вывод о спектре актуальных внутриконфессиональных проблем, имевших прямую зависимость от интересов светских городских лидеров старообрядцев, направленных на упрочение позиций согласий в качестве признанной развивающейся социальной институции (восстановление священнической иерархии, создание общественных организаций братского типа, издательская деятельность). Выявлена зависимость политических

29
предпочтений от факторов, связанных не только с экономической сферой, но и с включенностью в разнотипные социальные пространства и взаимодействия.
В четвертой главе рассмотрены изменения, происходящие в старообрядческих обществах города на уровне семейной структуры. В ней, на фоне трансформации законодательства, прослежены брачные коллизии, проанализированы тип, состав и размер старообрядческих семей Екатеринбурга, что позволило установить существенную степень их подверженности влиянию урбанистических тенденций. Данный вывод о подверженности семей старообрядцев влиянию общегородских культурных процессов подкрепляется результатами анализа данных об имянаречении.
Кроме четырех глав, включающих 15 параграфов, диссертационное исследование включает введение, заключение, список использованных источников и литературы, 10 приложений.