Проекты освоения Дальнего Востока в российской общественной мысли (конец XIX – начало XX вв.

Во введении формулируется научная проблема исследования,
обосновывается ее актуальность, определяются цель и задачи работы, ее
хронологические рамки, характеризуются теоретические и методологические
основания исследования, а также источниковая база, определяется научная
новизна, обосновывается структура работы.
В первой главе диссертации «Проекты освоения Дальнего Востока:
интеллектуальный контекст» демонстрируются основные аспекты российской
общественной мысли, способствовавшие обращению военных и государственных
деятелей,мыслителей,исследователейипублицистовкпроблемам
дальневосточной политики России.
Первый параграф посвящен рассмотрению понятия «поворот» в контексте
обращения русской общественности к Дальнему Востоку, а также исследованию
формирования проектов освоения региона.
В конце XIX – начале XX вв. многие интеллектуалы стали высказывать
собственное видение перспектив России на восточном фронте мировой политики.
Происходило складывание фундамента нового явления общественной мысли,
которое можно обозначить, как «проекты освоения Дальнего Востока». Эти
проекты приобретали форму комплексных сочинений, статей, записок, а порой и
докладов российскому императору.
Принято считать, что в конце XIX столетия произошел «поворот» русской
общественности к берегам Тихого океана. Проблемы Дальнего Востока стали
играть все большую роль на фоне неудач империи в продвижении своих интересов
в Европе и на Ближнем Востоке. Между тем, понятие «поворот» скорее обозначает
«заполнение» ранее неизученного пространства, коим и был Дальний Восток,
новыми смыслами, нежели кардинальный отказ русской общественности от
обсуждения «западных» проблем русской политики. Восток стал не заменой
Западу, но его дополнением.
Обращение к Дальнему Востоку, равно как и появление проектов освоения
региона, стало следствием значительных трансформаций, происходивших в
российской общественной мысли. Если в середине XIX в. события на Тихом океане
находились далеко на периферии общественного внимания, то к концу столетия
ситуация изменилась. Во многом это было связано с появлением, усложнением и
упорядочиванием знания о Востоке в его географическом, экономическом,
политическом, историческом и культурном смысле. Немалую роль в данной
проблеме сыграло формирование памяти об «историческом» пути России на
Дальний Восток. Развитие востоковедения дало интеллектуалам необходимый
эмпирический и теоретический материал для конструирования проектов.
Наконец,рассматриваемыйпериодвцеломхарактеризовался
трансформацией и усложнением научного знания. Решение задач внешней и
внутренней политики требовало новых походов. Появление проектов освоения
отдельных регионов стало предтечей «геополитической» мысли XX в.
ВовторомпараграферассматриваетсяпроектТранссибирской
железнодорожной магистрали, а точнее то, какую роль его реализация сыграла в
оформлении проектов освоения Дальнего Востока.
В указанный период железнодорожное строительство считалось одним из
наиболее перспективных направлений развития государства. В особенности это
касалось тех территорий, что лишь номинально входили в состав тех или иных
держав. «Железнодорожные швы» не только сцепляли части империи воедино, но
способствовали проникновению «цивилизации» на ранее неосвоенные земли.
ОднимизнаиболеевидныхсторонниковразвитиявРоссии
железнодорожного строительства был министр финансов С.Ю. Витте. Идея С.Ю.
Витте состояла в «мирном» проникновении империи на Дальний Восток.
Экономические связи с азиатскими державами должны были способствовать
внутреннему процветанию России.
Междутем,проектжелезныхдорогсталоднимизфакторов,
активизировавших бурную деятельность интеллектуалов по составлению проектов
будущей дальневосточной политики России: начиная от «исторической» и даже
«священной» миссии империи в Азии (П.А. Бадмаев) и заканчивая колонизацией
неосвоенных территорий (А.И. Деникин). Транссибирская магистраль была в
понимании авторов данных проектов главным рычагом российской политики в
регионе.
Нередко считалось, что железнодорожное строительство могло решить
многие традиционные задачи России, включая долгожданный выход империи к
«теплому морю». Железные дороги были символом экономической мощи,
символом прогресса, символом «триумфа» научного знания, а значит и символом
присутствия России на берегах Тихого океана. Железные дороги были поводом
говорить о проблемах Дальнего Востока, в частности, о японо-китайском
противостоянии, поскольку обозначали присутствие России в регионе. То, что
было немыслимым ранее, стало возможным с включением данной категории в
рамки общественной мысли.
Третий параграф посвящен изучению идей, сыгравших важную роль в
становлении и развитии проектов освоения Дальнего Востока: «желтой опасности»
и восточничества.
Постижение русской общественностью Востока к концу XIX в. вылилось в
появление новых теорий, построенных на основе представлений о «чужом» и
«своем». Главными примерами этих общественных представлений стали «желтая
опасность» и «восточничество».
Идея«желтойопасности»или«панмонголизма»имелаширокое
распространение как в российской, так и в европейской общественной мысли.
«Открытие» дальневосточного мира привело русскую общественность к осознанию
его обширности, но главное – многочисленности населявших его народов, а также
чуждостиихнародурусскому.Совершеннаянеосвоенностьтерриторий
российского Дальнего Востока, незащищенность границ империи требовала
принятия срочных мер, что подталкивало общественную мысль к созданию новых
проектов. Одним из главных выразителей идеи «желтой опасности» считался
военный министр А.Н. Куропаткин, предлагавший вести на Дальнем Востоке
исключительно оборонительную политику.
Восточничество же строилось на противоположных «желтой опасности»
основаниях. Согласно одному из выразителей этой идеи – Э.Э. Ухтомскому,
русская культура и культура Востока в действительности имели общее начало.
Главной задачей империи в регионе было проведение активной внешней политики,
выражавшейся в «просвещении» азиатских народов, открытию им их истинной
сущности. В будущем это могло привести, в понимании восточников, к
объединению обоих миров.
В отличие от «желтой опасности», восточничество представляло четкую
концепцию по укреплению российского влияния в регионе. Тем не менее, идея
«желтой опасности» оказалась куда более понятной русской общественности, что
обусловило ее появление во многих проектах освоения Дальнего Востока.
Во второй главе диссертации «Категория пространства: Дальний Восток
как часть Российской империи» рассматривается концепт «пространства»,
оказывавший непосредственное влияние на формирование проектов освоения
Дальнего Востока.
Первый параграф посвящен понятию «Дальний Восток», а именно
рассмотрению того, в каком контексте данное понятие употреблялось в проектах
освоения дальневосточного региона, а также какой смысл в него вкладывали сами
авторы проектов.
Категория пространства играла немаловажную роль в процессе определения
внешних и внутренних задач России на Дальнем Востоке. Ведь русской
общественности было важно определить, какое место данный регион занимал по
отношению к центру империи. Примечательно, что в рассматриваемый период
Дальний Восток оправдывал свое название, оставаясь для многих «дальним» как в
географическом, так и в культурном отношении. При этом неустойчивое
положение российских владений на берегах Тихого океана подталкивало
некоторыхавторовкиспользованиюпонятия«крайний»вотношении
дальневосточных территорий России.
Неосвоенность и малонаселенность Дальнего Востока дали основания
русской общественности воспринимать этот регион как колонию России. Это
выражалось и в появлении новых проектов, один из которых получил название
«Желтороссия, как буферная колония» (И.С. Левитов).
При этом пространство Дальнего Востока зачастую включало в себя
привычныедляроссийскойобщественноймыслиобразыимаркеры
(«Желтый Босфор», «Азиатская Италия» и др.), что способствовало перенесению
традиционных задач России на новое направление. Для России возникал в
некотором смысле новый «Восточный вопрос».
Пространство Дальнего Востока во многом определялось присутствием на
нем крупных культур: китайской, японской, корейской. При этом именно на
рубеже XIX–XX вв. у русской общественности стало складываться представление
о «нашем», т.е. российском Дальнем Востоке.
Во втором параграфе рассматривается тема «границы», а именно тот
смысл, который авторы проектов вкладывали в данное понятие в контексте
определения приоритетных рубежей империи на Дальнем Востоке.
В конце XIX – начале XX вв. русскую общественность продолжал волновать
вопрос о том, достигла ли Российская империя своих оптимальных и при этом
«естественных границ». Понятие «естественные границы» включало в себя как
географическое,такикультурное,атакжеисторическоезначение.
Распространение русского населения, а также его культуры рано или поздно
должнобылостолкнутьсяснепреодолимымпрепятствием,
«естественным барьером», которым могли выступать другие народы. Империя же
нередковоспринималасьроссийскойобщественноймысльюкак«живой
организм», которому важно развиваться, но при этом четко понимать пределы
этого развития.
Наибольшие возможности в контексте расширения своих пределов Россия
имела на дальневосточном направлении. При этом авторы проектов предлагали
различные версии того, куда следовало направить силы империи, а также что
именно должны были представлять собой достигнутые русским народом границы.
Суть предлагавшихся отечественной мыслью концепций «естественных
границ» можно свести к трем основным пунктам. Первый из них обозначал
границу, как рубеж, препятствовавший проникновению нежелательных сил извне.
Второйпункт представлял границы в качестве предела, обусловленного
историческими, природными или демографическими потребностями. Согласно
третьему пункту, граница теряла какую-либо четкую линию, представляя скорее
результат политических и экономических проектов России, таких, как Порт-Артур
и Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД).
Граница в понимании авторов проектов могла трансформироваться и без
каких-либо территориальных изменений. Успешная реализация политики на
Дальнем Востоке давала возможность сделать любые границы «естественными».
Третий параграф посвящен теме Маньчжурии, а именно выявлению того
значения и смыслов, которые вкладывались в данный регион российской
общественной мыслью.
ВрассматриваемыйпериодМаньчжуриябыла,возможно,самой
обсуждаемой частью Дальнего Востока. Дискуссии о ее будущем лишь возрастали
ввиду того, что данный регион не воспринимался русской общественностью в
качестве неотъемлемой части Китайской империи. Маньчжурия считалась
вотчиной императорской семьи – дома Цин, который, как полагалось, имел мало
общего с самой китайской культурой. Более того, этот край считался совершенно
забытым,пустыминедоступнымцивилизации,чтолишьподталкивало
общественность к выдвижению планов освоения Маньчжурии.
Главным проектом, связанным с Маньчжурией, должна была стать
Китайско-Восточная железная дорога. Однако возведением КВЖД проекты отнюдь
не ограничивались. Маньчжурия считалась решением множества дальневосточных
проблем России: от обеспечения безопасности дальневосточных границ России до
возможности выхода к «теплым морям». Наконец, именно Маньчжурия была тем
регионом, где непосредственно сталкивались китайская и русская культура, что
лишний раз обусловливало его значимость.
Маньчжурия могла стать буферной зоной, автономным государством или
«новым началом» для России, где русское население чувствовало бы себя в более
привычных для себя условиях, нежели в малопригодных с точки зрения ведения
сельского хозяйства владениях России на Дальнем Востоке.
Маньчжурия была прекрасным примером того, как именно государственная
политика влияла на трансформацию общественных приоритетов. Выдвижение
новых проектов, реализация политических и экономических программ государства
закрепляли в сознании общества данный регион за Россией. Маньчжурия
становилась русской, поскольку была «цивилизована» усилиями русского народа.
В третьей главе «Категория противника: соперники России на Дальнем
Востокевотечественнойинтеллектуальнойтрадиции»анализируются
представления российской общественной мысли о государствах и культурах,
которые составляли конкуренцию России в сфере дальневосточной политики.
В первом параграфе изучаются представления русской общественности о
«спящем гиганте» – Китайской империи.
Представление о противниках, а точнее осмысление их культурных
особенностей, а также политического и экономического потенциала, было важным
фактором формирования проектов освоения Дальнего Востока. Китай нередко
воспринимался авторами как «спящий гигант». Силы Восточной империи были
безграничны, однако возможности использовать их китайское правительство не
имело. Последнее, впрочем, не означало, что Китай не мог «пробудиться» в самое
ближайшее время.
Многие авторы проектов отмечали, что России крайне важно было
воспользоваться сложившимися обстоятельствами. Считалось, что Китай еще не
был приобщен какой-либо страной к европейской цивилизации и прогрессу.
Держава, которой бы выпала честь сделать это, могла приобрести огромное
преимущество перед своими противниками.
Взгляды на Китай были неоднозначны. Ряд интеллектуалов считал, что
именно Поднебесная представляла главную угрозу России на Дальнем Востоке.
Другие полагали, что русскому народу вполне по силам преобразовать Китай, а,
возможно, и подчинить ряд его территорий себе. Порой застойность Китая
воспринималась как вполне естественное и даже выгодное России явление,
обеспечивавшее безопасность ее границ на Дальнем Востоке.
Несмотря на различные мнения о будущем российско-китайских отношений,
русская общественность предпочитала несколько возвышать их над отношениями
Восточной империи с другими европейскими державами. Акцент здесь делался на
историческом опыте, добрососедских отношениях и особом положении русского
народа по отношению к народу китайскому.
Во втором параграфе изучаются представления русской общественности о
«новом европейце» – Японии.
К концу XIX в. Японское государство во многом уступало по популярности
в российской и европейской общественной мысли своему материковому соседу.
Однако, в отличие от Китая, Япония уже успела пройти длительный этап
социальных, культурных и экономических трансформаций. Это обусловило
восприятие азиатского государства, как «нового европейца». Данный аспект,
наряду с географическим расположением страны, приводил авторов проектов к
мысли о невозможности освоения Японии. Страна Восходящего солнца уже была
освоена другим противником России в регионе – Англией.
Последнее, впрочем, не исключало возможности выстраивать с Японией
тесные, а, возможно, и союзнические отношения. К мысли этой подталкивали
отсутствие военных столкновений, а также справедливость, в понимании самих
авторов проектов, дальневосточных устремлений обеих держав. И все же
некоторые интеллектуальные процессы, среди которых был и «корейский вопрос»,
вынуждали русскую общественность считать Японию серьезным противником в
деле освоения дальневосточного пространства.
Главный вопрос в данном контексте касался темы колонизации. Японское
государство, равно как и государство Российское, воспринималось в качестве
растущего организма, которому требовались новые территории. Эти территории
Япония могла найти на материке, где ей пришлось бы столкнуться с интересами
русского народа.
В чем должны были заключаться интересы Японии, и насколько далеко
страна могла зайти в процессе их реализации – оставалось неясным. Это
беспокоило русскую общественность. Японию нельзя было ни освоить, ни
подчинить своему влиянию. Поэтому авторам проектов приходилось смотреть на
островное государство исключительно как на субъект международных отношений.
В третьем параграфе изучаются представления русской общественности о
«вечном враге» России – Англии.
К концу XIX столетия в российской общественной мысли сложилось
устойчивое представление, что Англия, обладавшая огромными владениями по
всему земному шару, постепенно утрачивала статус мирового лидера. Россия могла
воспользоваться сложившейся ситуацией, в т.ч. и в рамках своей дальневосточной
политики.
Как правило, Англия представлялась авторам проектов в качестве «вечного»,
и даже «естественного» врага России. Где бы империя ни проводила свою
политику, там всегда присутствовала Англия, активно мешавшая ей в этом. Не стал
исключением и Дальний Восток, где «туманный Альбион» не имел столь
обширных владений как в других частях Азии.
Понятие «вечный враг» подразумевало под собой некоторую основу, которая
подпитывала противостояние государств на протяжении многих лет. Такой
основой могло быть культурное различие двух государств. Впрочем, подобные
представления нельзя сравнивать с представлениями о культурном различии
России и ее азиатских соседей. Ведь и Россия, и Англия относились авторами
проектов к государствам европейским.
Куда больше отличий русская общественность видела в методах двух
государств. Если Англия жаждала «предписывать, руководить, направлять,
указывать», Россия выстраивала свою политику, используя совершенно иные
принципы. Англия руководствовалась интересами отдельных политических
институтов, компаний и лиц, тогда как Россия – интересами всего государства.
Несмотря на это, Англия нередко вызывала симпатию в российской
общественноймысли.Причиной тому стали успехи,которых островное
государство добивалось на протяжении столетий. Методы, которыми англичане
руководствовались при управлении и освоении своих территорий, могли быть
жестокими,ноэффективными.Авторампроектовпоройприходилось
констатировать: если Россия рассчитывала успешно осваивать свои территории, ей
было необходимо брать пример со своего «вечного врага».
В заключении подводятся итоги работы. Результаты диссертационного
исследования показали, что рубеж XIX–XX вв. поставил перед русской
общественностью совершенно новую проблему, связанную с освоением Россией
дальневосточного пространства. Однако осмысление этого пространства, этого
«нового мира» так и не смогло выйти за рамки сложившейся интеллектуальной
традиции. Лучше всего это демонстрирует поднимавшаяся авторами тема
«прогресса». Само понятие «прогресс» представало в различных сочинениях как
единое, т.е. свойственное всем народам и государствам, и, что немаловажно, благое
явление. Освоение новых территорий воспринималось как часть общего
«цивилизующего» процесса, начатого еще европейскими странами. Несмотря на
то, что русская общественность зачастую стремилась обозначить свое отличие от
западной культуры, использовавшиеся ей понятия и идеи восходили именно к
европейской интеллектуальной традиции.
В указанный период российская общественная мысль еще не имела четких
представлений о том, где именно начинался и заканчивался Дальний Восток. Тем
не менее, процесс освоения восточных окраин империи привел к формированию
совершенно нового для российской общественной мысли понятия – «наш Дальний
Восток». Представленное понятие позволяло четко обозначить владения России в
регионе, а также разделить приоритеты внутренней и внешней политики империи
на берегах Тихого океана.
Дальневосточная политика России оказалась зависима от политики западной
не только в сфере приоритета, но и в контексте источников ее формирования.
Одной из причин данного процесса мог быть дефицит знания о восточных народах
и культурах. Развитие востоковедения в конце XIX – начале XX вв., включая
распространение трудов отечественных синологов и путешественников, не смогли
в корне изменить ситуацию. Как итог, представления об азиатских противниках
России формировались за счет идей и понятий, характерных для европейской
интеллектуальной традиции. В этом случае понятие «Восток» вбирало в себя то,
что в понимании самих европейцев не было характерно для их культуры.
При этом место востоковедения занимало историческое знание. Именно к
опыту истории обращались авторы проектов, предлагая собственное видение
политики России на Дальнем Востоке. Именно опыт истории позволял «точно»
определять «друга» и врага» империи в регионе. Знание о прошлом позволяло
использовать в отношении восточных народов различные понятия. При этом само
знание, как правило, было редко заточено на истории азиатских народов,
представляя скорее историю их контактов с Россией и европейскими странами.
Последнее обусловливает дальнейшее изучение бытования исторического знания в
рамках различных областей общественной мысли.