Автомифотворчество А. Н. Толстого: семантика, прагматика, контекст : диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук : 10.01.01

Личность и творчество А.Н. Толстого оставались постоянным предметом интереса как советских писателей второй половины ХХ в., так и авторов постсоветской России. Толстовский «след» можно найти в «оттепельной» повести В.П. Аксенова «Звездный билет»1 и его же антиутопии «Остров Крым»2. Есть он и в произведениях братьев Стругацких разных лет («Понедельник начинается в субботу», «Хромая судьба», «Отягощенные злом»). Последние, вообще, ставили автора «Петра Первого» в один ряд с Н.В. Гоголем и М.А. Булгаковым, считая его, по признанию Б.Н. Стругацкого, «недостижимой вершиной по части владения русским литературным языком» и сравнивая его мастерство с булгаковским: «Россия знает еще одного такого Мастера – я имею в виду Михаила Булгакова»3. В то же время, по их мнению,
1 Например, эпизод соблазнения героини повести Гали актером Долговым является реминисценцией похожей сцены из толстовского романа «Сестры», где поэт Бессонов (карикатурный образ поэта-символиста, прототипом которого считается А.А. Блок) пытается соблазнить Дашу Телегину. Вот что говорит Долгов Гале: «
(Аксенов В.П. Звездный билет // Аксенов В.П. Апельсины из Марокко. М.: Эксмо. 2008. С. 265–266). Ср. слова Бессонова: «Дарья Дмитриевна, я вам могу только поклониться низко. Я недостоин был слушать вас. Я никогда, быть может, так не проклинал себя, как в эту минуту. Растратил, размотал, изжил всего себя <...>. Мне нечем любить. Несколько лет назад я бы поверил, что могу еще испить вечной молодости» (Толстой А.Н. Хождение по мукам / Изд. подг. Г.Н. Воронцовой. М.: Наука, 2012. С. 55). Обозначенная связь подчеркивается не только схожестью ситуаций и фамилий персонажей, но и имплицитной отсылкой к Серебряному веку: одну из знакомых Долгова зовут Анна Андреевна (ее фамилия не фигурирует). Как известно, молодая Ахматова была одной из центральных фигур русского модернизма.
2 Главный герой романа аристократ Лучников отстаивает идею «Общей судьбы», суть которой заключается в объединении СССР и оставшегося после Гражданской войны независимым «острова» Крым, который развивался по капиталистическому образцу. Лучниковская концепция явно опиралась на идеи течения «Смена вех», к которому принадлежал и Толстой. Находясь в Берлине, писатель возглавлял литературное приложение сменовеховской газеты «Накануне», герой Аксенова тоже работает редактором газеты. Более того, фамилия Лучников является фонетически близкой фамилии одного из главных идеологов сменовеховства и главного редактора «Накануне» Ю.В. Ключникова. А идея «Общей Судьбы» может быть аллюзией на пьесу Ключникова «Единый куст».
3 Стругацкий Б.Н. OFF-LINE интервью с Борисом Стругацким. О других писателях, о литературе вообще и фантастике в частности [Электронный ресурс]. 1999. URL: http://www.rusf.ru/abs/int_t33.htm (дата обращения: 18.05.2021).
3
Да, я знаменитый. Я и не мог
быть не знаменитым, потому что я весь сгорел. Все знаменитые артисты сгорели дотла»
Толстой к концу карьеры «полностью скурвился и позволял себе уродовать ранние тексты в угоду моменту и самым безобразным способом»4.
В еще более критическом по отношению к Толстому ключе написан поздний рассказ А.И. Солженицына «Абрикосовое варенье» (1995), главный герой которого, циничный Писатель, ни разу не назван по имени, но внимательный реципиент сразу определит прототип: некоторые рассуждения сочинителя почти дословно цитируют ряд толстовских публицистические работ советского периода5. По словам М.А. Литовской, критические оценки Толстого и других успешных советcких писателей исходили из «императив[а] интеллигенции, идущ[его] еще из дореволюционных времен», в соответствии с которым «настоящий писатель должен быть оппозиционен власти. В крайнем случае он должен искать с ней мучительный компромисс: или ограничивать себя, жертвовать дорогими сердцу темами, коверкать стиль, принимать уродующую текст редактуру – или же лишиться возможности увидеть свой текст напечатанным»6. И, наоборот, «[б]лагополучная судьба писателя в советское время подталкивает к поиску причин компрометирующего характера <...>»7. С такими авторами «и при жизни, и много лет после смерти сводят счеты», потому что «подобное поведение в российской культурной жизни не просто воспринимается как неправомочное, но болезненно задевает»8.
В менее критическом ключе фигура Толстого представлена в романе- идиллии известного филолога А.П. Чудакова «Ложится мгла на старые ступени» (2001), где писатель был одним из прототипов графа Шереметьева. Так, героя и писателя роднит не только любовь к застольям и выпивке, но и
4 Там же.
5 См. об этом: Колобродова Л.И. Автор и герой в двучастном рассказе А.И. Солженицына «Абрикосовое варенье» // Вестник челябинского государственного университета. 2015. No 20(375). Филология. Искусствоведение. С. 56–63.
6 Литовская М.А. Творческие возможности демонстративного конформизма советского писателя // Неприкосновенный запас. 2014. No4. URL: https://magazines.gorky.media/nz/2014/4/tvorcheskie-vozmozhnosti-demonstrativnogo- konformizma-sovetskogo-pisatelya.html
7 Там же. 8 Там же.
4

схожая манера представляться: персонаж подписывает работы «Гр. Шереметьев», что может расшифровываться трояко: «граф», «гражданин» или «Григорий» (его имя). Толстой использовал похожую стратегию в пореволюционные годы, когда не мог определиться с собственной социальной принадлежностью. Кроме того, роднит Толстого и Шереметьева относительная устроенность в советской жизни9.
Примечательно, что «толстовская» тема в перечисленных произведениях практически нигде не является ведущей, что указывает на неопределенный статус писателя в национальном литературном пантеоне. При этом «периферийный» статус «третьего Толстого» начал формироваться еще современниками писателя в дореволюционной, а затем и эмигрантской печати. Вот что писал критик Иванов-Разумник в статье под характерным названием «Алексей Толстой 2-й»: «Первой величиной, думается мне, ему никогда не быть, а во втором ряду современных художников слова он будет занимать и занимает свое определенное место»10. Спустя примерно два десятилетия Г.И. Газданов в рецензии на первую часть романа о Петре Первом писал: «Толстой – самый лучший из второстепенных писателей. Конечно, он намного выше почти всех современных писателей в России; конечно, и в иностранной литературе мало найдется людей, которые могли бы с ним сравниться. Но ему не дано в своих вещах доходить до конца и приближаться вплотную к той границе, за которой начинается мировое значение искусства; а таланта на это у него хватило бы»11.
В поле советской литературы, по крайней мере, в официальной его части, подобные неоднозначные оценки было практически невозможно встретить с середины 1930-х гг., когда Толстой превратился в одну из самых влиятельных
9 Подробнее об этом: Горбенко А.Ю., Чекушин В.В. Гражданин, граф, Григорий: А.Н.
Толстой в романе А.П. Чудакова «Ложится мгла на старые ступени» // Вестн. Том. гос. ун-та.
2019. No 443. С. 5–11.
10
11 Газданов Г.И. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 1. Романы. Рассказы. Литературно- критические эссе. Рецензии и заметки. М.: Эллис Лак, 2009. С. 767–768.
Иванов-Разумник Р.В. Писательские судьбы. Тюрьмы и ссылки. М.: Новое литературное обозрение, 2000. С. 114.
5

литературных фигур. На протяжении всего существования Советского Союза наследие Толстого активно изучалось, но обратной стороной высокого статуса писателя в СССР стал резкий спад интереса к его фигуре в 1990-е гг. как в литературоведении, так и в критике. Это неудивительно, поскольку после распада СССР фокус внимания исследователей сосредоточился на т.н. «возвращенной» литературе, массово издававшейся в конце 1980-х – начале 1990-х гг. Одновременно с этим начался процесс пересмотра статуса советских классиков в «объединенном» пантеоне национальной литературы.
Возможно, именно с процессом переосмысления всей писательской иерархии связана неоднозначность и эмоциональная окрашенность оценок фигуры Толстого даже в научном дискурсе. Интерес специалистов к его наследию начал интенсивно расти только с начала 2000-х гг. В 2002 г. ИМЛИ РАН (где хранится большая часть архива писателя) выпустил книгу «Алексей Толстой: новые материалы и исследования», которая стала продолжением одноименного сборника 1985 г. В 2004 г. увидела свет работа М.И. Свердлова «По ту сторону добра и зла: А. Толстой от Буратино до Петра»12. Через год вышла научно- популярная биография, написанная А.Н. Варламовым. В 2006 г. Е.Д. Толстая опубликовала фундаментальную монографию «Деготь или мед. Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель». В ней автор на основе обширного корпуса неизвестных ранее материалов ввела в оборот большое количество, выражаясь словами А.И. Рейтблата, «биографических фактов»13 из жизни Толстого с 1917 по 1923 гг. Под этим термином Рейтблат понимает факты, которые «в рамках <...> целостного биографического текста» делают «жизнь биографируемого <...> осмысленной»14.
Указанные выше примеры также позволяют проследить динамику отношения к фигуре писателя в научной среде – М.И. Свердлов дал своей книге
12 Свердлов М.И. По ту сторону добра и зла. Алексей Толстой: от Буратино до Петра. М.: Глобус, Изд-во НЦ ЭНАС, 2004.
13 Рейтблат А.И. Биографируемый и его биограф (к постановке проблемы) // Рейтблат А.И. Писать поперек: статьи по биографике, социологии и истории литературы. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 181.
14 Там же.
6

эмоционально окрашенное название, намекающее на аморальность «рабоче- крестьянского графа». А.Н. Варламов озаглавил первую версию биографии «Красный шут», но в дальнейших изданиях (впервые – в серии «Жизнь замечательных людей») неоднозначное название было снято15. Мы видим постепенное изменение отношения в сторону объективных попыток рассмотреть жизнь и творчество Толстого.
Примерно в эти же годы интенсифицируется обсуждение личности писателя в критике (часто катализатором дискуссии становилась книга Варламова), где тоже встречается широкий спектр оценок. Писатель часто характеризовался как одиозный советский классик, «чья репутация “предателя своего сословия”, “отступника” и “приспособленца” в наше время – время триумфального возвращения русской литературы из эмиграции – почти затмила его былую литературную славу»16. В этом же году А.С. Немзер писал: «Алексей Толстой мне всегда был глубоко антипатичен и как человек (хоть не мнился чистопробным злодеем), и как писатель»17.
На другом полюсе находится оценка П.А. Бороздиной, считавшей, что «[т]о, как обращаются сейчас с его [Толстого. – В.Ч.] биографией и творчеством, вызывает возмущение и горчайшую обиду за великого писателя и человека, честно признавшегося в своих ошибках и заблуждениях и отдавшего большую часть своей жизни служению Родине и русской культуре»18. В свою очередь, критик и рецензент «Литературной газеты» С.Г. Боровиков называл Толстого «одним из самых талантливых русских писателей ХХ века»19.
15 Варламов А.Н. Алексей Толстой. Биография. М.: Эксмо, 2009.
16 Шишкова-Шипунова С.Е. «Своя своих не познаша…» [Электронный ресурс] // Знамя. 2008. No 8. URL: https://magazines.gorky.media/znamia/2008/8/svoya-svoih-ne-poznasha.html (дата обращения: 18.05.2021).
17 Немзер А.С. Вырулили. Названы три «Большие книги» [Электронный ресурс] // Немзер А.С. Дневник читателя: Русская литература в 2007 году. М.: Время, 2008. URL: https://ruthenia.ru/nemzer/bk-final07.html (дата обращения: 18.05. 2021).
18 Бороздина П.А. Алексей Толстой в современном прочтении: полемические заметки // Берегиня. 777. Сова. 2013. No 1 (16). С. 70.
19 Боровиков С.Г. Графский роман-с [Электронный ресурс] // Знамя. 2006. No 9. URL: https://magazines.gorky.media/znamia/2006/9/aleksej-varlamov-krasnyj-shut-biograficheskoe- povestvovanie-ob-aleksee-tolstom.html(дата обращения: 23.05.2021).
7

С. Шишкова-Шипунова в цитировавшейся рецензии справедливо отмечает, что в целом факт обращения к биографии Толстого «показателен и может означать, что время непримиримого разделения русских писателей на красных и белых <...> постепенно проходит, а читателям XXI века будут, вероятно, равно интересны и те, и другие». Более взвешенную оценку толстовскому наследию попытался дать в своих статьях и выступлениях Д.Л. Быков. Так, он писал: «С Алексеем Толстым получилось странно: самый читаемый советский беллетрист, самый продаваемый (в допикулевскую эпоху) исторический романист <...>, сочетавший безупречную советскую репутацию с очаровательным юмором и увлекательностью, сегодня он тотально невостребован»20. Он же в своем проекте на телеканале «Дождь» рассказывал по одной важной с его точки зрения книге, начиная с 1900 г. За 1916 г. писатель выбрал неоконченный сатирический роман «Егор Абозов». По мнению Быкова, в нем «наиболее ясно и полно отразился русский Серебряный век, каким он был в Петербурге», а главное достоинство произведения – толстовский стиль21.
Таким образом, сдвиг в сторону попытки взвешенного анализа толстовской фигуры наметился с середины 2000-х гг., такая тенденция заметна до сих пор, о чем, например, свидетельствует регулярное появление книг и сборников, посвященных его биографии и творчеству (см., например, серию «Алексей Толстой: диалоги со временем», которые выходили в 201422, 201723 и 201924 гг.).
20 Быков Д.Л. Алексей Н. Толстой // Дилетант. 2014. No 11 (35). С. 88. В передаче на радио «Эхо Москвы» Быков в целом так оценивал советскую часть карьеры «красного графа»: «<...> самое интересное как раз – это эволюция Алексея Толстого, который писал гениальную прозу в 1920-е гг., написал лучшие тексты о современности: “Ибикуса” <...>, “Гадюку”, “Голубые города”. А вот в 1930-е годы он пишет “17-й год” и плохой – настаиваю – роман “Петр Первый”. Плохой, потому что вторичный, с идеологическим заданием, многое тырено у Мережковского» (Бунтман С.А., Быков Д.Л., Шаргунов С.А. Дилетанты. История как гвоздь, на который вешают свою картину, 2014. URL: https://echo.msk.ru/programs/diletanti/1435506-echo/ (дата обращения: 18.05.2021).
21 Быков Д.Л. Алексей Толстой «Егор Абозов» // «Сто лекций с Дмитрием Быковым», 2016. URL: https://tvrain.ru/lite/teleshow/sto_lektsij_s_dmitriem_bykovym/bykov_egor_abozov- 401849/ (дата обращения: 18.05.2021).
22 Алексей Толстой: диалоги со временем. М.: ИМЛИ РАН, 2014. Вып. 1.
23 Алексей Толстой: диалоги со временем. М.: Литературный музей, 2017. Вып.2. 24 Алексей Толстой: диалоги со временем. М.: ИМЛИ РАН, 2019. Вып. 3.
8

Возрождение интереса к Толстому в последнее десятилетие, а также регулярное появление работ о его творчестве, по нашему мнению, запустили процесс «реканонизации» мэтра советской литературы, который постепенно начинает двигаться к статусу «забытого и возвращенного классика»25.
Вклад в этот процесс вносят и медиа: регулярно появляются биографические телефильмы о Толстом: «Красный граф Алексей Толстой»26 (реж. В. Мелетин, 2005), фильм из серии «Гении и злодеи»27 (реж. Ю. Маврина, 2007), «Алексей Толстой. Никто не знает правды»28 (реж. А. Судиловский, 2018). Однако самый весомый вклад в процесс канонизации внес федеральный телеканал «НТВ», в год столетия Октябрьской революции выпустивший 12-серийную экранизацию трилогии «Хождение по мукам»29. Как известно, произведения, экранизации которых приурочены к юбилейным историческим датам априори наделяются повышенным символическим значением.
Как писал рецензент Я. Забалуев, «в размышлениях о формате, в котором канал примет участие в торжествах» генеральный продюсер «НТВ» Т. Вайнштейн «пришел к тому, чтобы сделать что-то классическое, не злоупотребляя ревизионизмом»30. По мнению М.А. Литовской, еще одна причина выбора для экранизации именно «Хождений по мукам» такова: Толстой «достаточно подробно рассказывает <...> о поворотных для
25 Дубин Б.В. Классик–звезда–модное имя–культовая фигура: о стратегиях легитимации культурного авторитета // Культ как феномен литературного процесса: автор, текст, читатель. М.: ИМЛИ РАН, 2011. С. 326.
26 См.: https://www.youtube.com/watch?v=gD1HoClgWNA (дата обращения: 25.06.2021).
27 См.: https://www.youtube.com/watch?v=N89pCOZNIlo (дата обращения: 25.06.2021).
28 См.: https://www.youtube.com/watch?v=dN8J6rgcFEA (дата обращения: 25.06.2021).
29 Этим «толстовский след» в современном художественном кино не ограничивается. В
новелле «Круговое движение» в фильме «Рассказы» (реж. М. Сегал, 2012) на столе президента (И. Угольников) лежит книга «Петр Первый». Затем президент во время беседы с губернатором приводит обширный монолог заглавного героя романа о неустроенности жизни в Москве. Причем произведение Толстого упоминается в одном ряду с классическими историческими трудами Н.М. Карамзина и В.О. Ключевского. В фильме С. Ливнева «Ван Гоги» умирающий отец (Д. Ольбрыхский) постоянно называет своего взрослого сына Марка (А. Серебряков) Птицыным и цитирует отрывок из главы «Желтухин» (кличка скворца, живущего в доме семьи главного героя повести «Детство Никиты»): «Здравствуй, здравствуй, птицын серый, энергичный и живой».
30
Забалуев Я. Нет у революции конца. 2017. URL: https://www.gazeta.ru/culture/2017/11/20/a_10994576.shtml (дата обращения: 18.05.2021).
9

отечественной истории обстоятельствах», поэтому «[в]виду их значимости историческая основа трилогии продолжает эмоционально задевать значительную часть читателей: о ней дискутируют, ее включают в новые контексты, подвергают переосмысливанию»31. В то же время текст содержит «идеологические “трещины”, которые позволяют <...> увидеть скрытые биографические, исторические, политические, социокультурные контексты, потенциально готовые развернуться в самостоятельные линии, уводящие в сторону от предсказуемо прямолинейных советских трактовок»32. Иными словами, интерпретация событий книги может меняться в зависимости от господствующей трактовки истории.
Режиссер сериала К. Худяков в ряде интервью назвал произведение «классическим», а автора – «классиком», не проблематизируя его статус в современном пантеоне: «Каждое поколение снимает свою версию, на то роман и бессмертный, потому что каждое поколение из этого романа вытаскивает то, что созвучно его эпохе, его времени»33. В другом интервью он высказался еще определеннее: «Меня сейчас спрашивали разные каналы, ради чего мы взялись за это, третья экранизация… Очевидно, классика отличается от просто проходной литературы тем, что каждое поколение находит в ней то, что болит у них здесь, в этот момент»34. Автор фильма в этих высказываниях воспроизводит «[г]лавный принцип отношения к классике – это убеждение в том, что она неисчерпаема, что ее тексты можно снова и снова перечитывать и находить в ней новые и новые богатства»35. Одновременно с этим мы видим пример того, как «[к]лассика (словесная, живописная, музыкальная) входит в
31 Литовская М.А. Юбилейные экранизации трилогии А.Н. Толстого «Хождение по мукам» // Филологические науки. Научные доклады высшей школы. No 2. 2021. С. 70.
32 Там же. С. 73.
34 Александрова М. Новое «Хождение по мукам»: размолоть, перемешать, отжать и поперчить. 2017. URL: https://www.ridus.ru/news/266347 (дата обращения: 18.05.2021).
35 Зенкин С.Н. От текста к культу // Культ как феномен литературного процесса: автор, текст, читатель. М.: ИМЛИ РАН, 2011. С. 137.
33 Фладунг К. «Был обречен на сравнение»: режиссер «Хождений по мукам» ответил на критику. 2017. URL: https://www.ridus.ru/news/266347 (дата обращения: 18.05.2021).
10

индустрию досуга и развлечений»36. Однако только медиа не могут создать (или вернуть) автору статус классика, для этого «необходима санкция публичной власти»37. В этом случае государство частично спонсировало создание сериала, выделив по 5 миллионов руб. на производство каждого эпизода38. Финансовая помощь создателям телефильма может свидетельствовать о постепенном признании толстовского авторитета и на государственном уровне.
Как мы видим, в современной критике и публицистике до сих пор нет консенсуса относительно фигуры Толстого и его места в национальном литературном пантеоне. Такому положению дел способствовала не только его неоднозначная личная и творческая биография, но и активные усилия писателя, свободно конструировавшего различные, порой противоположные друг другу (или, по крайней мере, конфликтующие друг с другом), персональные мифы на протяжении всей своей карьеры. Обратной стороной такой многозначности и гибкости и стало его неопределенное положение в национальном каноне. Усложняет ситуацию и статус Толстого как одного из главных советских классиков и мэтров соцреализма.
В целом, пожалуй, наиболее полно жизненную стратегию писателя охарактеризовала Е.Д. Толстая, назвавшая своего знаменитого деда человеком «современного прагматичного склада», обдуманно строившим литературную
карьеру. По ее словам, «доминантной чертой оказывается двойственность, иногда многозначность толстовской стратегии выживания. Гр. Толстой расшифровывается для одних как граф, для других – как гражданин. Татарин оборачивается римским патрицием, ленивый барин – энергичным мешочником, “дворянство” – бутафорией и стилизацией»39.
36 Дубин Б.В. Классик – звезда – модное имя – культовая фигура… С. 326.
37 Зенкин С.Н. От текста к культу… С. 134.
38 Смурыгина Е. «Хождение по мукам»: новый сериал превзошел советские экранизации.
2017. URL: https://www.bfm.ru/news/370303 (дата обращения: 18.05.2021).
39 Толстая Е.Д. Деготь или мед: Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917–
1922). М.: РГГУ, 2006. С. 12.
11

Склонность к игре на публику и необходимость маски как «атрибута» писателя осознавалась и четко артикулировалась Толстым: «Думаю, что психическая организация писателя такова, что, способный превращаться и актерствовать, любящий пеструю суету, он утрачивает в себе негнущийся, сверхмужской, стальной стержень» (13, 562)40. Далее он декларировал выбор более простой маски, что диктовалось стремлением быть понятным как можно большему числу людей: «[П]исателю удобнее маски попроще, почуднее, иную
вытащил прямо из грязи, напялил, и смотришь, все аплодируют… От человеческой слабости» (13, 562 –563).
При этом о несоответствии между собственным бытовым и публичным поведением говорил не только сам писатель, но и близко знавшие его люди. По их словам, зачастую «повседневное» поведение часто не соответствовало образу гедониста: «[Т]е, кто хорошо знал отца, вряд ли вспоминают о нем как о разудалом прожигателе жизни. Правда, у него была такая маска. Он надевал ее иногда перед людьми (кстати, перед людьми, не очень приятными для него). Но это была только маска, не более», – писал об отце Д.А. Толстой41. Далее он продолжал: «Ему не стоило большого труда быть блестящим. Это была его работа, его профессия, и она была ему по душе»42. А.П. Чудаков в дневнике приводил такой разговор с внучкой писателя Т.Н. Толстой:
Поговорили об ее дедушке, А.Н. Толстом.
– Я никогда не верил, что он был пьяница. Написать столько к 62-м годам! Наоборот, он был трудоголик.
– Конечно! С утра садился и до обеда никто ему не должен был мешать. А насчет вина – он больше притворялся, он был актер. Он больше любил застолье, бражничество как действо43.
40 Толстой А.Н. Полное собрание сочинений: в 15 т. М.: ГИХЛ, 1949–1953. Здесь и далее ссылки на это издание даются в круглых скобках с указанием тома и страницы.
41 Воспоминания об А.Н. Толстом / Сост. Никитина З.А., Толстая Л.И. М.: Советский писатель, 1982. С. 229.
42 Там же. С. 226.
43 Чудаков А.П. Ложится мгла на старые ступени… С. 588.
12

Толстая в приведенном разговоре продолжает «семейную» линию описаний А.Н. Толстого, где четко разграничиваются восприятие образа писателя и его поведение в реальной жизни. В то же время именно осознанное и регулярное конструирование персональных мифов позволило Толстому в течение всей его карьеры регулярно добиваться читательского и коммерческого успеха. Зачастую писатель активно и продуктивно использовал не просто разные, но порой полярные стратегии при создании мифов о себе, содержание которых, в первую очередь, зависело от изменяющихся социальных и культурных условий. Возможно, Толстой выбрал такой способ построения литературной карьеры, поскольку он начинал писать в эпоху модернизма, на которую пришелся пик различных жизнетворческих практик. Молодой автор тоже не остался в стороне от поздних модернистских поисков (по крайней мере, в области поэтики) – так, с 1909 г. он активно, но в течение непродолжительного времени посещал «Башню» Вяч. Иванова.
Период модернизма был отмечен стремлением художников преодолеть «изначально внутренне конфликтное противостояние искусства и действительности»44. Еще В.Ф. Ходасевич в очерке «Конец Ренаты» отмечал в качестве главной особенности жизнетворческих практик «желание слить жизнь и творчество воедино»45. В «структуре бытовой действительности» символисты «находили черт[ы] мифа (в широком значении слова, то есть черт[ы] художественного текста)»46. Опираясь на многочисленные исследования, жизнетворчество модернистского периода можно определить как специфический эстетический феномен и тип сознания, предполагавший «приписывание реальности свойств художественного текста», «полн[ого]
44 Худенко Е.А. Жизнетворчество русского романтизма и символизма: поведенческие стратегии // Вестник ЛГУ им. Пушкина. 2011. С. 41.
45 Ходасевич В.Ф. Конец Ренаты (Выбор Сергея Гандлевского). М.: Б.С.Г.-Пресс, 2016. С. 191.
46
Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // З.Г. Минц. Поэтика русского символизма. СПб.: Искусство-СПБ, 2004. С. 78.
13

знамений, намеков, иносказаний и требующ[его] постижения»47. В результате этого у писателя возникало ощущение всемогущего художника-демиурга, который способен пересотворить мир «по возникающей в его сознании идеальной модели»48, то есть главной установкой жизнетворчества была цель формировать жизнь по законам искусства49. Более того, «подлинным символистом мог быть только тот, кто выстраивает свою жизнь по определенным правилам, отражая события этого строительства в изоморфном» художественном тексте50.
Из установки на принципиальное стирание границы между «текстами искусства» и «текстами жизни»51 вырастала практическая задача воплощения жизнетворческих усилий – зачастую ей должна была стать теургия, т.е. «преображение мира <...> только средствами искусства, силами Творца- художника»52. К примеру, Вяч. Иванов «считал мифотворчество – переходящее в теургию – основой и целью всякого большого искусства»53. Итак, в понимании ряда модернистов, в первую очередь символистов, «[и]скусство <...> творит новую действительность, обладающую, после того как образ создан, объективной реальностью»54. В этой перспективе их жизнетворческие практики способствовали такой мифологизации «образа художника (нередко автобиографического), который предстает в роли современного мага или жреца,
47 Лавров А.В. Мифотворчество «аргонавтов» // Миф – фольклор – литература. Л.: Наука, 1978. С. 145.
48 Там же. С. 140.
49 Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Художественная литература, 1976. С. 29.
50 Успенский П.Ф. Творчество В. Ф. Ходасевича и русская литературная традиция (1900-е
гг.–1917 г.). Tartu: University of Tartu Press, 2014. С. 15.
51 См. об этом: Минц З.Г. Понятие текста и символистская эстетика // З.Г. Минц. Поэтика
русского символизма. СПб.: Искусство-СПБ, 2004. С. 97–102.
52 Минц З.Г. К проблеме «символизма символистов». Пьеса Ф. Сологуба «Ванька
Ключник и паж Жеан» // З.Г. Минц. Поэтика русского символизма. СПб.: Искусство-СПБ, 2004. С. 58.
53 Венцлова Т. О мифотворестве Вячеслава Иванова: «Повесть о Светомире царевиче» //
Собеседники на пиру: литературоведческие работы. М.: Новое литературное обозрение,
2012. С.89.
54
символистов… С.64.
Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских
14

выходящего за границы социальных и культурных норм времени, пространства, истории, да и собственной судьбы»55.
По нашему мнению, для Толстого такое понимание соотношения творчества и жизни было не вполне характерно: насколько можно судить, в его сознании «творение биографии» не приобретало онтологического статуса, а человеческие отношения, в отличие от символистских практик, почти никогда не «становились <...> подобными художественным текстам»56.
В текстах Толстого мы смогли обнаружить слово «жизнетворчество» один раз. Оно встречается в статье «По такому образцу должны формироваться люди» (1937). Эта статья была приурочена к первой годовщине смерти Горького, который «[п]о разносторонности, по интересу ко всем проявлениям жизнетворчества» (13, 394) был подобен Пушкину. Из текста некролога неясно, что имел в виду автор статьи – желание Горького преобразовывать советскую действительность, участие его во многих проектах, далеко выходящих за рамки культуры, или неординарность жизни и творчества автора «На дне».
В целом же, по справедливому суждению Г.Н. Воронцовой, Толстому «теургическая претензия символистов на сотворение “нового бытия” должна была казаться кощунственной»57. В его случае скорее уместно говорить об осознанном и прагматичном конструировании (зачастую исключительно с помощью риторических средств) персональных писательских мифов, позволявшем успешно функционировать в поле литературы в самых разных и подчас крайне неблагоприятных для этого социокультурных условиях.
Вслед за Р. Бартом мы понимаем миф как «коммуникативн[ую] систем[у], сообщение», несущее определенный смысл, которое воспринимается реципиентом как система фактов, хотя на самом деле является
55 Липовецкий М.Н. Модернизм и авангард: родство и различие // Филологический класс. 2008. No 20. С. 28.
56 Лавров А.В. Мифотворчество «аргонавтов»… С. 164.
57 Воронцова Г.Н. Роман А.Н. Толстого «Хождение по мукам» (1919–1921): творческая история и проблемы текстологии. М.: ИМЛИ РАН, 2014. С. 56.
15

семиологической (знаковой) системой58. Исходя из такой перспективы, мы считаем, что писатели могут предпринимать попытки создавать персональные мифы – в таком случае «объект и субъект мифологизации совпадают»59. Выражаясь словами О. Ханзен-Лёве, субъект становится одновременно творцом и героем «в рамках культурного мифа»60.
В то же время мы опираемся на теоретический постулат о том, что миф «не есть ни ложь, ни искреннее признание, он есть искажение»61. Именно этим свойством объясняется то, что при создании персональных писательских мифов всегда возникает необходимость «так “упаковать” факты, чтобы итоговой конструкции поверила публика <...>. Нужно существенно деформировать информацию о реальном положении дел, “забыв” одни факты и существенно трансформировав сведения о других»62. Учитывая все вышесказанное, под термином «автомифотворчество» мы будем понимать «[с]овокупность способов создания персонального мифа как основы собственной литературной биографии, в той или иной степени отличающейся от биографии реальной»63.
В то же время автомифотворчество, безусловно, является родственной жизнетворчеству практикой, поскольку сохраняет «принцип театрализации», который позволяет совершать трансформации и перевоплощения64, когда «текст жизни реализуется на уровне “перформанса”, т.е. как представление, инсценировка, зрелище»65 и, как правило, опирается на определенную
58
59
60 Хансен-Леве О. Концепции «жизнетворчества» в русском символизме начала века //
Блоковский сборник. Тарту: . 1998. Т. 14. С. 73. 61
62 Рейтблат А.И. Буренин и Надсон: как конструируется миф // Рейтблат А.И. Писать поперек: Статьи по биографике, социологии и истории литературы. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 324.
63 Горбенко А.Ю. Жизнестроительство Г.Д. Гребенщикова… С. 31. 64
С. 75.
65 Хансен-Леве О. Концепции «жизнетворчества» в русском символизме… С. 69.
Барт Р. Миф сегодня // Р. Барт. Избранные работы: Семиотика: Поэтика / Сост., общ.
ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 1989. С. 77.
Горбенко А.Ю. Жизнестроительство Г.Д. Гребенщикова: генезис, механизмы, семантика, контекст. Дисс. … канд. филол. наук. Красноярск, 2016. С. 13.
Барт Р. Миф сегодня… С.95.
Tartu Ülikooli Kirjastus
Шахадат Ш. Искусство жизни: жизнь как предмет эстетического отношения в русской
культуре XVI–XX веков / Пер. с нем. А. Жеребина М.: Новое литературное обозрение, 2017.
16

сюжетную модель66. Автомифотворчество, однако, в большей степени, чем модернистские теургические жизнетворческие практики, направлено на достижение прагматических целей: повышение писательского статуса, достижение коммерческого и читательского успеха, закрепление в центральной части поля литературы. Именно поэтому в фокус нашего внимания попала также рецепция современниками созданных Толстым образов «писателя- аристократа» и «советского классика».
Таким образом, основное отличие между жизнетворчеством и автомифотворчеством, на наш взгляд, лежит в нескольких областях. Писатель, использующий автомифотворческие практики, не осознает себя демиургом, который претендует на переустройство мира при помощи художественных текстов. В его случае основными средствами создания персонального мифа становятся различные приемы, зачастую лежащие в области риторики.
Именно поэтому при анализе автомифотворчества Толстого мы обращаемся к подходу А.К. Жолковского и в первую очередь концентрируемся на исследовании «конкретных жизненных и поэтических произведений поэта, в частности системы его жестов – дискурсивных, словесных и физических»67. Под жестом мы вслед за Ю.М. Лотманом будем понимать «действие или поступок, имеющий не только и не столько практическую направленность, сколько отнесенность к некоторому значению»68. По своей направленности жест всегда «воспринимается адресатом и/или наблюдателем как знаковое» действие, «несущее определенный смысл»69.
66 См. об этом: Магомедова Д.М. «Я один… и разбитое зеркало…»: литературные маски Сергея Есенина (Статья первая) [Электронный ресурс] // Новый филологический вестник. 2005. No 1. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/ya-odin-i-razbitoe-zerkalo-literaturnye-maski- sergeya-esenina-statya-pervaya (дата обращения: 29.06.2021).
67 Жолковский А.К. ПЕСНИ ЖЕСТЫ МУЖСКОЕ ЖЕНСКОЕ. О поэтической прагматике Анны Ахматовой // Жолковский А.К. Поэтика за чайным столом и другие разборы: сборник статей. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 220.
68 Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни // Лотман. Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII– начало XIX века). СПб.: Искусство- СПБ, 1994. С. 337.
69 Крейдлин Г.Е. Невербальная семиотика: язык тела и естественный язык. М.: Новое литературное обозрение, 2002. С. 59.
17

При этом «дискурсом, высказыванием» мы вслед за Р. Бартом считаем «всякое значимое единство независимо от того, является ли оно словесным или визуальным»70, поэтому «материальны[ми] носител[ями] мифического сообщения» могут выступать «собственно язык, фотография, живопись, реклама, ритуалы, какие-либо предметы»71. Описывая совокупность подобных жестов и высказываний, мы будем пользоваться понятием «самопрезентация». Последняя является важнейшим средством создания и одновременно манифестации персонального мифа.
В свою очередь, непосредственно художественное творчество часто становится резервуаром, где могут воспроизводиться и/или конструироваться основные категории персонального писательского мифа. Именно поэтому для многих авторов, в том числе для А.Н. Толстого, важным способом повышения своего статуса в литературной иерархии было обращение к классике, которая образует «центральную, маркированную, сакральную часть»72 литературы и позволяет накопить достаточный «символический капитал» за счет «апелляци[и] к образцам и авторитетам “прошлого”», когда «устанавлива[ются] отношения “наследования”» писателям-предшественникам73. Для Толстого такого рода авторитетами на раннем этапе карьеры были И.С. Тургенев и – в меньшей степени – Н.В. Гоголь, а впоследствии А.С. Пушкин. Поэтому ниже мы будем анализировать элементы поэтики наиболее показательных в этом отношении художественных текстов Толстого.
При описании приемов конструирования персонального мифа различные специалисты использовали разные термины – «биографическая легенда» (Д.М.
70 Барт Р. Миф сегодня… С. 74.
71 Там же. С. 78.
72 Зенкин С.Н. «Классика» и «современность» // Литературный пантеон: национальный и
зарубежный. М.: Наследие, 1999. С. 32.
73 Дубин Б.В. Идея «классики» и ее социальные функции // Дубин Б.В. Классика, после и
рядом: Социологические очерки о литературе и культуре. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 10.
18

Магомедова)74, «творческое поведение» (Л.П. Быков)75, «авторская стратегия» (Н.Н. Акимова)76 и т.д. В свою очередь, для описания соответствующих практик А.Н. Толстого исследователи его творчества применили еще ряд понятий: «имидж» (Е.Д. Толстая), «смена масок» и «театрализация жизни» (М.И. Свердлов), «антиномичность сознания» (В.В. Перхин). Чтобы избежать путаницы, мы, как уже говорилось выше, будем использовать термин «автомифотворчество».
Отметим, что отдельные аспекты созданной Толстым персональной мифологии становились предметом исследования указанных авторов, однако никто из них не ставил задачи рассмотреть их целостно. А.Н. Варламов в биографической книге также не ставил своей задачей показать комплексную картину автомифотворчества Толстого.
Именно отсутствием целостного исследования такого рода практик писателя, а также повышенным интересом современной гуманитарной науки к механизмам и приемам создания персональных писательских мифов определяется актуальность исследования.
74 См.: Магомедова Д.М. Модели писательских биографий как литературные универсалии // Проблемы писательских биографий: к 150-летию со дня рождения А.П. Чехова. М.: ИМЛИ РАН, 2013. С. 11–19.
75 Как отмечает Л.П. Быков, эта категория включает в себя как «характеристик[у] художественного мышления поэта, которое определяют метасюжет его поэзии, стилевой ее облик», так и «внестиховое его бытие, открытое общему вниманию: это – литературное имя, внешность, психологические данные, семейная и дружеская среда, публичное формулирование взглядов, отношения с другими стихотворцами (в том числе – предшественниками), а также с читателями, издателями, властями и иные подробности биографического плана» (Быков Л.П. Русская поэзия 1900–1930 годов: проблема творческого поведения. Дисс…в виде научного доклада на соискание ученой степени док. филол. наук. Екатеринбург, 1995. С. 16). М.А. Литовская творческим поведением называет процесс, «когда творчество и биография писателя последовательно и очевидно обусловливают друг друга». При этом в современной культурной ситуации «образ автора формируется не только и не столько его художественными текстами, сколько его участием в разного рода медийных практиках» (Литовская М.А. Творческое поведение писателя как форма автокомментария: случай Алексея Иванова. URL: http://ivanproduction.ru/literoturovedenie/tvorcheskoe-povedenie- pisatelya-kak-forma-avtokommentariya-sluchaj-alekseya-ivanova.html (дата обращения: 25.08.2021)). По этой теме см. также: Турышева О.Н. Литературный герой как носитель литературного поведения // Гуманитарные и социальные науки. 2011. No 6. С. 144–152.
76 См.: Акимова Н.Н. Авторские стратегии Ф.В. Булгарина в литературном контексте XIX в. // Известия РГПУ им. А.И. Герцена. 2003. No 5. С. 149–161.
19

На сегодняшний день подробно исследованы автомифотворческие сценарии как признанных классиков, так литераторов второго ряда. На этом фоне ощущается недостаточная изученность обширной и амбивалентной персональной мифологии Толстого, одного из главных классиков соцреализма. Кроме того, случай Толстого представляется весьма продуктивным для изучения механизмов самопрезентации, поскольку он интенсивно и эффективно создавал и менял персональные писательские мифы в разные исторические и культурные периоды, характеризуя себя то как элитарного наследника дворянской литературы, то в качестве «демократического» гражданина, а затем и «первого после Горького» советского классика.
Объектом исследования является автомифотворчество А.Н. Толстого.
Предмет исследования – генезис автомифотворческих практик Толстого; приемы создания персонального мифа писателя; автопроекции автора «Хождений по мукам» на фигуры классиков отечественной литературы.
Материал диссертации составляют публицистические статьи и очерки, в которых писатель максимально эксплицитно декларировал свои автомифотворческие установки и историософские взгляды: «Открытое письмо Чайковскому», «Несколько слов перед отъездом», «Как мы пишем», «О стиле», «Чистота русского языка», «О драматургии»; эпистолярий писателя, в частности, переписка с М. Горьким, А.С. Соболем, В.П. Полонским, Н.Ф. Крандиевской-Толстой и другими литераторами и родственниками; наиболее значимые мемуарные свидетельства о писателе, оставленные Н.Ф. Крандиевской-Толстой, И.С. Буниным, Н. Тэффи, И.Л. Андрониковым и другими современниками; романы и повести А.Н. Толстого «заволжского цикла» – «Чудаки», «Хромой барин», «Неделя в Туреневе»; рассказы «Дым», «Месть», «Рассказ проезжего человека», «Наваждение», «День Петра», «Рукопись, найденная под кроватью»; пьесы «На дыбе» и «Петр Первый»; повести «Детство Никиты», «Похождения Невзорова, или Ибикус»; автобиографии 1916, 1930, 1944 гг.; романы «Хождение по мукам», «Петр Первый».
20

Степень достоверности результатов обеспечивается системной работой с художественными текстами, публицистикой и эпистолярием как самого А.Н. Толстого, так и его современников, что позволило выделить и проанализировать механизмы создания персональной мифологии писателя, а также их рецепцию; опорой на фундаментальные работы ведущих толстоведов, теоретические разработки в области социологии литературы, жизнетворчества; ключевые исследования, посвященные сталинской культуре и теории соцреализма.
Целью диссертационной работы является всестороннее изучение дискурсивных и поведенческих жестов А.Н. Толстого, направленных на конструирование различных персональных мифов; их семантику, прагматику, рецепцию и реализацию в дореволюционном, эмигрантском и советском «культурных полях».
Данная цель предполагает следующие задачи.
1. Определить рамки понятия «автомифотворчество», разграничив его со смежным понятием «жизнетворчество».
2. Проанализировать приемы конструирования А.Н. Толстым персональных мифов.
3. Изучить семантику и прагматику самопроекций Толстого на фигуры И.С. Тургенева и А.С. Пушкина в публицистических, художественных, автодокументальных текстах и поведенческих жестах.
4. На материале эпистолярных, публицистических и художественных текстов Толстого и мемуарных свидетельств о нем исследовать амбивалентную стратегию самопрезентации писателя в пореволюционную эпоху.
5. Выявить эстетические и идеологические факторы, способствовавшие успеху первой части романа «Петр Первый» и ставшие основой трансформации литературной репутации Толстого в советский период.
6. Описать стратегию функционирования Толстого в литературном процессе 1930-х гг., основанную на сочетании цинического и трикстерского модусов поведения.
21

Научная новизна работы состоит в том, что впервые изучены и описаны стратегии и приемы создания Толстым различных персональных мифов на всем протяжении его карьеры; проанализированы приемы толстовской стратегии самопрезентации, позволявшей писателю балансировать между автохарактеристиками графа и гражданина; на примере открытых писем в газете «Накануне» рассмотрены приемы отказа от «старого» и конструирования нового биографического нарратива незадолго до отъезда в СССР в 1923 г.; описаны приемы конструирования персональной мифологии с опорой на фигуру Пушкина во второй половине 1920-х гг; проанализированы эстетические и идеологические факторы, обусловившие успех первой части романа «Петр Первый», после публикации которого Толстой постепенно входит в пантеон советских классиков; проанализированы дискурсивные приемы создания Толстым мифа о себе как создателе нормализованного советского языка; проанализирована сложная природа толстовского автомифотворчества 1930-х гг.; введен в оборот ряд материалов, находящихся в архиве писателя в ИМЛИ РАН.
Методология исследования сочетает в себе различные методологические и теоретические подходы, которые применяются в зависимости от специфики материала и исследовательских задач. В основу теоретической части работы легли труды по изучению поэтики бытового поведения и механизмов модернистского жизнетворчества (Ю.М. Лотман, З.Г. Минц, И.А. Паперно, О. Хансен-Лёве, А.В. Лавров, А.К. Жолковский, Ш. Шахадат). Сознательное выстраивание Толстым персонального мифа обусловило обращение к исследованиям персональных литературных мифологий, созданных как крупнейшими литературными фигурами первой половины XX в.: С.А. Есенина (Д.М. Магомедова), А.А. Ахматовой (А.К. Жолковский), И.А. Бунина (К. В. Анисимов, Е.Е. Анисимова), так и менее заметными авторами – такими, например, как Г.Д. Гребенщиков (А.Ю. Горбенко). Рассмотрение функционирования и рецепции писательского мифа в социокультурном
пространстве обусловило обращение к исследованиям по социологии
22

литературы (П. Бурдьё, А.И. Рейтблат, С.Н. Зенкин, Б.В. Дубин). Анализ пореволюционной стратегии самопрезентации Толстого сделал актуальным обращение к работам Ш. Фицпатрик и Й. Хелльбека. Изучение стратегии выживания Толстого в советской литературе позволило обратиться к работам специалистов по культуре сталинского СССР (Е.А. Добренко, Х. Гюнтер, К. Кларк, К. Платт, Д. Платт, Д. Бранденбергер), а также историков (А.Л. Юрганов, А.М. Дубровский, А.Н. Артизов). При исследовании аспектов биографии и поэтики художественных, эпистолярных и публицистических текстов А.Н. Толстого были задействованы работы как советских (И.И. Векслер, Ю.М. Крестинский, А.А. Алпатов, А. М. Крюкова, Ю.М. Оклянский, В.П. Скобелев, Л.М. Поляк), так и современных толстоведов (Е.Д. Толстая, И.Н. Толстой, Г.Н. Воронцова, А.Н. Варламов, В.В. Перхин, М.И. Свердлов, А.С. Акимова).
Теоретическая значимость работы определяется тем, что в ней впервые представлено целостное описание автомифотворчества А.Н. Толстого; теоретическим подходом, позволяющим проанализировать приемы создания Толстым персональных писательских мифов, которые позволили писателю успешно функционировать в разных социокультурных условиях; рассмотрением феномена толстовского успеха в поле советской литературы с методологических позиций, которые ранее не привлекались для комплексного изучения толстовского автомифотворчества.
Практическая значимость. Результаты исследования могут быть использованы в научно-педагогической работе при чтении курсов по истории русской литературы первой четверти XX века, в специальных курсах по литературе русской эмиграции и ранней советской литературе, в элективных курсах старших классов общеобразовательных школ, а также в издательской практике.
Апробация работы. Основные положения диссертации были представлены на следующих научных конференциях: Международной научно-практической конференции «Русский язык и русская литература как фактор культурной
23

интеграции Русского мира» (Красноярск, СФУ, 2016); I Международном Сибирском филологическом форуме (Красноярск, КГПУ им. В.П. Астафьева, 2016); Международной научно-практической конференции молодых исследователей «Язык, дискурс, (интер)культура в коммуникативном пространстве человека» (Красноярск, СФУ, 2017); Международной научно- практической конференции «Русский язык и литература в поликультурной среде» (Красноярск, КГПУ им. В.П. Астафьева, 2017); Международной научной
конференции студентов, аспирантов и молодых учёных «Ломоносов-2018» (Москва, МГУ, 2018 г.); XVIII Краевых Рождественских образовательных чтениях (Красноярск, СФУ, 2018); Всероссийской научно-практической конференции с международным участием «Современная филология: состояние, проблемы, перспективы» (Красноярск, КГПУ им. В.П. Астафьева, 2019); Международной научно практической конференции «Творчество В.П. Астафьева в контексте национальной истории и культуры» (Красноярск, КГПУ им. В.П. Астафьева, 2019); Международной научно-практической конференция молодых исследователей «Язык, дискурс, (интер)культура в коммуникативном пространстве человека» (Красноярск, СФУ, 2019); VII Международном научно- образовательном форуме «Человек, семья и общество: история и перспективы развития» (Красноярск, КГПУ им. В.П. Астафьева, 2019). XLIII региональной научно-практической конференции «Молодежь третьего тысячелетия» (Омск,
ОмГУ им. Ф.М. Достоевского, 2019); Международной научной конференции «Алексей Толстой: личность в контексте эпохи» (Москва, ИМЛИ РАН, 2020); Международной научной конференции «Современная русская утопия: трансформация жанра» (Красноярск, КГПУ им. В.П. Астафьева, 2020); Международной научной конференции «I Воропановские чтения» (Красноярск, КГПУ им. В.П. Астафьева, 2020); XXI краевых образовательных Рождественских чтениях (Красноярск, КГПУ им. В.П. Астафьева, 2021).
По теме исследования опубликовано 6 статей, из них – 4 в научных изданиях,
рекомендованных ВАК РФ для публикации результатов кандидатских и
докторских диссертационных исследований, две из указанных работ
24

опубликованы в журналах, входящих в базу научного цитирования Web of Science.
Положения, выносимые на защиту:
1. На разных этапах своего писательского пути А.Н. Толстой конструировал различные персональные мифы, прагматика которых заключалась в том, что они стали важнейшим инструментом решения задачи укрепления его писательского авторитета.
2. Динамика автомифотворчества Толстого определялась движением от образа наследника Тургенева (и шире – всей русской «усадебной» литературы) до «перековавшегося» «первого советского писателя».
3. В пореволюционные годы писатель синтезировал стратегии самопрезентации в культурном поле, чередуя автохарактеристики писателя- аристократа («графа») и демократического писателя («гражданина»).
4. В эмиграции Толстой продолжал формирование образа писателя- аристократа, а перед отъездом в СССР эксплуатировал этот миф для создания новой автомифотворческой конструкции – нарратива о собственной «перековке».
5. После возвращения Толстого в СССР основой создания его нового писательского мифа стали разноплановые апелляции к фигуре Пушкина, затронувшие как сферу самопрезентации, так и литературное творчество.
6. Первая книга романа «Петр Первый» отчасти предвосхитила основные категории соцреалистической эстетики и идеологии, что позволило Толстому внести вклад в формирование идеологического нарратива «высокого сталинизма».
7. Специфика позднего толстовского автомифотворчества определяется постоянным балансированием писателя между цинической и трикстерской стратегиями самопрезентации. Эта стратегия структурно повторяла ту, которую писатель избрал в пореволюционный период.
Структура работы обусловлена заявленной темой, поставленными целью и
задачами и состоит из введения, 3 глав, заключения, списка использованной
25

литературы, включающего 236 наименований. В первой главе реконструируется процесс создания Толстым собственного персонального мифа, основанного на принадлежности матери писателя к роду Тургеневых. Вторая глава посвящена изучению формирования образа «аристократического» писателя-эмигранта, литературной борьбе с Буниным в этот период, началу творения новой биографии незадолго до отъезда в Советский Союз. В третьей части работы исследуются способы формирования персонального мифа на основе проекций на фигуру Пушкина; факторы, обусловившие карьерный успех Толстого в СССР, а также стратегия выживания писателя в 1930-е гг., базировавшаяся на балансировании между циническим и трикстерским модусами поведения.