Чудо в древнерусской воинской повести

Во Введении обоснована актуальность темы, охарактеризована степень её
изученности, обозначены научная новизна, теоретическая и практическая зна-
чимость, сформулированы положения, выносимые на защиту, а также дана ха-
рактеристика понятия «чудо» (на основании данных словарей различной тема-
тики и историко-литературных исследований).
Глава 1 «Проблемы изучения жанра воинской повести и её поэтики».
Поскольку воинская повесть отражает исторические события, главу открывает
параграф, посвящённый специфике средневекового историзма. Исследователя-
ми установлено, что историзм древнерусской литературы – особое явление,
существенно отличающееся от его понимания людьми более поздних эпох:
«Современное произведение только опосредовано историей, тогда как в
XI–XV вв. история – это и тема, и предмет, и смысл литературного произведе-
ния»11. Способом фиксации и ощущения событий во времени была летопись (а
большинство воинских повестей является частью летописного повествования),
поэтому естественно, что историзм оказал значительное влияние и на систему
жанров древнерусской литературы в целом, и на особенности летописного по-
вествования в частности. По замечанию В. В. Кускова, «сам факт появления ле-
тописи – важный уровень исторического самосознания древнерусского обще-
ства XI–XII вв.»12.
Два центральных понятия настоящего исследования – «чудо» и «фанта-
стика» – вступают в отношения целого и его части, так как чудо – одно из про-
явлений фантастики. Среди многообразия значений слова «чудо» в работе за-
действовано три:
– всякое явление, кое мы не умеем объяснить по известным нам законам
природы»13;
Шайкин, А. А. Предисловие // Шайкин, А. А. Поэтика и история. На материале памятников
русской литературы XI-XVI веков. М., 2005. С. 3.
Кусков, В. В. Проблемы историзма древнерусской литературы XI-XII вв. // ТОДРЛ. 1997.
Вып. 50. С. 305.
Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1882. Т. 4. С. 612.
– «по религиозным и мифологическим представлениям: сверхъестествен-
ное явление, вызванное вмешательством божественной силы» 14.
– синоним слова «удивление»15.
Литература Древней Руси не знает вымысла (или считает, что не знает, по
мысли Д. С. Лихачёва) вплоть до второй половины XVII века, а если он и про-
являлся, то «фантастическое либо воспринималось за правду, либо считалось
нравоучением, существовавшим в Евангелии. Фантастическое как бы выноси-
лось за пределы Русской земли, где оно легче могло восприниматься как дей-
ствительно бывшее (“Повесть о Басарге”)»16.
Воинская повесть является особым жанром древнерусской литературы
(А. С. Орлов, В. В. Кусков, А. А Пауткин), поскольку даже те исследователи,
которые считают её разновидностью исторического повествования (Д. С. Лиха-
чёв, Н. В. Трофимова), выделяют жанровые признаки, характерные именно для
воинской повести: «Воинскую же повесть выделяет объект повествования:
сражение, поход, осада города»17. Элементы композиционной структуры воин-
ской повести, а именно столкновение противников, борьба с превосходящими
силами врага, эпизоды с небесным заступничеством и её (воинской повести)
поэтические приёмы (летописный зачин, стилистические формулы, а также
проявления чудесного 18) обнаруживаются уже в сюжетах древнейшего летопи-
сания, причём эти приёмы и звенья композиции разного происхождения. Фоль-
клорная традиция обогатила летопись, прежде всего, героическим пафосом, а
книжная – помогла сформироваться летописному стилю, а эти два компонента,
в свою очередь, стали неотъемлемой частью поэтики жанра воинской повести в
более позднее время.
Жанровые черты воинской повести (основные и дополнительные) также
обнаруживаются уже в летописных рассказах XII века (например, о походе
Игоря Святославича на половцев под 1185 г. в Ипатьевской летописи): лето-
писный зачин, описания построения войска и сражения, пусть и сжатые. Диало-
гическое начало весьма развито. Чудесное представлено в христианско-
религиозном понимании и выполняет дидактическую функцию, что свидетель-
ствует о миросозерцании автора и героев. На сюжетно-композиционном уровне
Большой толковый словарь русского языка. СПб, 2002. С. 1485 [курсив мой – С. А.].
Срезневский, И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб, 1903. Т. 3. Стлб.
1547.
Ромодановская, Е. К. Вымысел в литературе XVII века // Ромодановская, Е. К. Русская ли-
тература на пороге нового времени. Пути формирования русской беллетристики переходного
периода. Новосибирск, 1994. С. 33 [курсив мой – С. А.].
Трофимова, Н. В. Древнерусская литература XI-XVII вв. Воинская повесть. Курс лекций.
Развитие исторических жанров : материалы к спецсеминару. М., 2000. С. 8.
Чудеса включаются исследователями в сюжетно-композиционную структуру воинской по-
вести как возможный, дополнительный компонент.
его проявления выполняют сюжетообразующую функцию. И. П. Ерёмин отме-
чает: «Как правило, летописец просто регистрировал события, факт за фактом,
иногда сопровождая их своей морально-политической оценкой. А когда они
поражали его воображение своей грандиозностью и требовали объяснения, он
ссылался на веление Бога, на Божью волю» 19. По убеждению летописца, ис-
креннее осознание греха, молитва, покаяние могут дать избавление, спасение.
Это и происходит с князем Игорем. Следует отметить мотив действенности мо-
литвы как формы проявления чудесного: именно благодаря молитве и соверша-
ется бегство князя из половецкого плена.
Как заключает А. А. Пауткин, «повесть Ипатьевской летописи о походе
Игоря на половцев 1185 г. по совокупности литературных качеств представляет
собой <…> образец летописной воинской повести, столь полно и выразительно
сочетающий в себе характерные признаки жанра» 20.
В рассказе Лаврентьевской летописи нами выделяются жанровые призна-
ки воинской повести:
– перечень участников боевого столкновения;
– описания сражений.
Отметим сюжетную незавершённость рассказа, что является большой
редкостью для воинских повестей.
«Слово о полку Игореве», являясь произведением синтетического жанра,
содержит в себе и элементы воинской повести, а именно:
– герои – реальные исторические лица;
– тема военная историческая;
– по форме повествование о событии;
– употребление воинской терминологии в реальном и символическом
наполнении;
– описание сражений;
– описание захваченных военных трофеев.
Следует подчеркнуть, что фантастика в «Слове о полку Игореве», обна-
руживаясь на разных уровнях текста: сюжетно-композиционном и образном, –
имеет преимущественно народную (былинно-сказочную) основу. Нельзя отри-
цать, что фантастические элементы выполняют сюжетную функцию, поскольку
весь сюжет представляет собой реализацию предопределения, уловимого уже в
картине солнечного затмения и проявившемся наиболее отчётливо в тягостном
сне князя Святослава. Немаловажно отметить, что фантастика в «Слове» несёт
еще и эмоционально-эстетическую нагрузку, так как она используется автором
Ерёмин, И. П. Лекции и статьи по древнерусской литературе. Л., 1987. С. 50.
Пауткин, А. А. Летописная повесть о походе 1185 года Игоря Святославича на половцев (к
проблеме художественности) // Филологические науки. 1985. № 2. С. 28.
для создания общего колорита произведения, атмосферы необычайного. Нельзя
не согласиться с Д. С. Лихачёвым, который называет волшебником не только
певца Бояна, но и автора «Слова», ведь он, с одной стороны, повествует о собы-
тиях, которые хорошо известны читателю, а с другой – искусно держит того в
напряженной тревоге за судьбу войска Игоря. Это даёт нам основание считать
проявления фантастики средством беллетризации повествования. Функции
«фантастических» эпизодов (как сюжетные, так и внесюжетные) сходны с
функциями чудесного в воинских повестях (например, описание солнечного за-
тмения как знамения). Это обстоятельство позволяет высказать мысль, что поэ-
тика чудесного формируется не только в недрах летописания (летописных рас-
сказах о военных походах князей), но и в «Слове о полку Игореве».
Глава 2 «Чудо в воинских повестях XIII–XV веков». Центральное место
в главе, посвящённой времени расцвета воинской повести, занимает анализ па-
мятников Куликовского цикла: «Летописной повести о Куликовской битве»,
«Сказания о Мамаевом побоище» (Основная и Киприановская редакции). В
этих произведениях чудесное проявляет себя не только в отдельных эпизодах,
но и целой цепи событий и факторов, в чём, на наш взгляд, можно усмотреть
тенденцию к беллетризации повествования. Например, в «Летописной повести
о Куликовской битве» цепочка следующая:
– благословение князя епископом Герасимом: «Благослови мя, отче, по-
ити противу <…> Мамая и нечестиваго Ягайла и отступника нашего Оле-
га, отступившаго от света в тьму»;
– благословение и грамота Преподобного игумена Сергия: «битися с
татары»;
– метафорическое противопоставление света и тьмы, предопределяющее
исход битвы ещё до её описания: «И повеле Господь тме отступити, а свету
пришествие дарова»;
– молитва князя: «Помози ми, Боже мой, спаси мя ради милости
твоеа, вижь – врагы моа яко умножишася враги на мя. Господи, что ся
умножишия стужающиеи мне? Мнози въсташя на мя, мнози, борющиеся
со мною, мнози гонящиеи мя, стужающиеи ми, вси языци обыдоша мя;
именем Господним я противяхся имъ». Обратим внимание, что князь проти-
вопоставляет врагу не воинскую доблесть, а имя Господне.
– помощь «небесных воинов»: «Аггели помогают христианомъ и свя-
тых мученикъ полкъ и воина Георгиа, и славнаго Дмитриа, и великых кня-
зей тезоименитых – Бориса и Глеба. В них же бе воевода съврьшеннаго
плъка небесных вой – архистратигъ Михаил». Двое видели «треслънечный
плъкъ и пламенныа их стрелы, яже идут на них; безбожнии же татарове
от страха божиа и от оружия христианскаго падаху». Мамай, признав силу и
величие христианского Бога, призывает своих воинов бежать дорогами непро-
торёнными. Невидимой рукой Бог устрашил полки татарские, и они побежали.
Русские воины секли врага без милости.
– чудесное спасение князя: «Всь доспехъ его битъ язъвенъ, но на те-
леси его не бяше раны никоеа же; а бился с татары лицом в лице, став
напреди в первомъ суйме». Здесь читатель сталкивается с чудом-удивлением.
Особую значимость приобретает молитва, подкреплённая благословени-
ями священнослужителей, в самый напряжённый момент схватки на помощь
русским ратникам приходят небесные воины: Ангелы и Святые. На образном
уровне важнейшим звеном являются антитезы: грешники – враги / праведники
– защитники, свет / тьма. Тьма уступает свету, а значит, русские побеждают та-
тар. Слово «чудо» встречается в тексте лишь раз: «Ты еси богъ творяй чюде-
са единъ». Этот возглас Великого князя свидетельствует о христианско-
религиозном понимании природы чуда, непостижимости Божественного воле-
изъявления.
Сходную цепочку можно проследить и в «Сказании»:
– обращение к небесным заступникам;
– благословение Сергия и призыв хранить тайну Митрополита Киприана;
– природа – волшебный помощник князя Дмитрия Ивановича (как в
«Слове о полку Игореве»);
– серия знамений, обозначающих ход и итог предстоящей битвы;
– слушание земли;
– видение разбойника Фомы Кацибея (соотносится с видением ижорского
старца Пелгуя из «Повести о житии Александра Невского») 21.
Следует обратить внимание на события, произошедшие в ночь перед бо-
ем и позднее. В канун боя небесное заступничество проявляется не в отдельных
эпизодах, а целой цепи событий. Ночь перед битвой – «ночь светоносного
праздника рождества святой Богородицы». За помощью к Богородице князь об-
ращается не однажды, поэтому есть основания считать действенность молитвы
одним из проявлений чуда. Молитвенное обращение усиливается посланием-
благословением игумена Сергия, переданным князю гонцом. Вместе с послани-
ем гонец передал Дмитрию Ивановичу «хлебец Пречистой Богородицы». Опи-
сания сражений в этом памятнике самые пространные. В тот момент, когда та-
тары стали побеждать русских, на помощь одолеваемым пришли воины засад-
ного полка: «Единомыслении же друзи выседоша из дубравы зелёны, аки
Шайкин, А. А. Памятники Куликовского цикла // Шайкин, А. А. Поэтика и история. На ма-
териале памятников русской литературы XI-XVI веков. М., 2005. С. 264.
соколи искушеныа, урвалися от златых колодицъ, ударилися на великиа
стада жировины, на ту великую силу татарскую <…> и начали <…> татар
сечь немилостивно»»». Это переломный момент боя. В ход сражения вмешива-
ются святые Борис и Глеб: «Сынове же русскые, силою святого духа и помо-
щию святых мученикъ Бориса и Глеба, гоняще, сечаху их аки лес клоняху,
аки трава от косы подстилается у русскых сыновъ под конские копыта».
Далее следует развязка: Мамай призывает на помощь своих богов, но, не до-
ждавшись помощи свыше, обращается в бегство. Таким образом, можно заклю-
чить, что чудо проявляется на уровне кульминации развития действия. В каче-
стве финального аккорда выступает эпизод чудесного спасения князя Дмитрия
Ивановича, где читатель сталкивается с чудом-удивлением. Этот же эпизод есть
и в Киприановской редакции «Сказания», церковная окраска которой более за-
метна. В целом, для Основной редакции характерна большая выразительность
при описании «громадности» (В. Ф. Переверзев) противоборствующих сил, то-
гда как для Киприановской, учитывая её церковную направленность, имеет
значение идейная сторона победы на Куликовом поле, что вовсе не означает от-
сутствие изобразительности в Киприановском варианте (вспомним хотя бы по-
дробное описание портрета князя Дмитрия Ивановича, весьма редкого для во-
инских повестей).
Для произведений, описывающих события после Куликовской битвы
(«Повесть о Темир-Асаке» и «Угорское стояние»), особую значимость приобре-
тает мотив несостоявшегося, предотвращённого сражения, трактуемый автора-
ми повестей как нечто чудесное. Например, «тогда же бысть Преславное
Чюдо Пречистыя Богородица: егда отступиша от брегу наши, татарове
страхом обдержими побегоша, мняще, яко берег даяху им Русь и хотят с
ними битися. И наши, мнящее татар за ними реку пришедших, за ними
женут придоша в Кременецъ <…> едини от других побеже и никто же
женяше» («Угорское стояние»).
Отдельного внимания заслуживают повести о княжеских усобицах («Ска-
зание о битве новгородцев с суздальцами» и «Рассказ о восстании в Новгороде
в 1418 году»), в которых главными предотвратителями усобиц выступают са-
кральные предметы – икона и Крест Христов, оказываясь «волшебными» по-
мощниками русских воинов. Эта особенность поэтики воинских повестей со-
хранится и в XVII веке.
Глава 3 «Судьба воинской повести и особенности чудесного в произве-
дениях первой половины XVII века». В этой главе речь идёт о произведениях
переходной эпохи, а именно, первой половины XVII века: «Повести о взятии
Смоленска Иваном Грозным» и двух повестях Азовского цикла, рассмотрение
которых позволяет проследить как жанровые трансформации, так и изменения
в проявлении чудесного.
Небольшая по объёму «Повесть о взятии Смоленска Иваном Грозным»
интересна своими художественными особенностями. Ключевую роль в произ-
ведении, думается, играют слова послания архиепископа Евфимия: «Благослав-
ляю тя, царю, запирай тем замком и отпирай Смоленск град» (будь хозяи-
ном города), поскольку они не только знаменуют собой переход от предысто-
рии к самой истории, но и обозначают символическое действие (запирать город
на замок, отпирать), приносящее реальный результат. Чудо проявляется в этом
произведении на уровне образов, ведь «союзники» царя не столько воины с и
их ратными качествами, а сакральные предметы – замок и ключ – символы за-
хвата и взятия. Их могущество возрастает благодаря благословению тверского
архиепископа. Мы имеем основание рассматривать это произведение в ряду во-
инских повестей с точки зрения некоторых жанровых признаков. Весь текст
представляет собой летописную статью, содержит летописный зачин («В лhто
7063 (1555) году месяца июля в 29 денъ») и не имеет развёрнутых описаний.
И наконец, повествует об осаде города (об этом свидетельствует уже название –
«Повесть о взятии»). Однако летописная краткость не исключает изобразитель-
ных деталей в повествовании. Ярче всего они проявляются в описании падения
купола возле шатра: «И бысть Смоленска града из болшей пушки стрhлили
и прииде пушечное ядро и сорва маковицу у церкви Преображенья спасова
и поставив маковицу зле шатер царевъ, да едва в шатрh царя маковицей
не убило». Автор не даёт никакого «ключа» к толкованию этого эпизода, но
можно предположить, что создатель повести предостерегает и одновременно
намекает на благоприятное стечение обстоятельств, которое приведёт царя к
военной удаче.
«Повесть о взятии Смоленска Иваном Грозным» отчётливо свидетель-
ствует о том, как менялось с течением времени соотношение реальности и вы-
мысла в историческом повествовании XVII века. Доля вымысла возрастает. От
исторической основы сохранилось только одно – осада Смоленска.
Заключительным этапом развития жанра воинской повести являются
произведения Азовского цикла. Для анализа были выбраны Историческая и По-
этическая повести.
В Исторической повести есть жанровые признаки воинской повести, сви-
детельствующие о её жизнеспособности: последовательное изложение событий,
точная фиксация даты сражения с указанием дня памяти Святых, пространные
описания сражений, помощь небесных сил. Однако небесное заступничество,
как очевидно, сопряжено здесь с ратным мужеством воинов-казаков, личными
качествами и удачей предводителя войска – «государьским счастием», то есть
божественное вмешательство – одно из слагаемых военного успеха. Думается,
подобное «содружество» есть проявление новых веяний эпохи, жанровых
трансформаций, коснувшихся воинских повестей в первой половине XVII сто-
летия, изменений в понимании значения личности, её роли в потоке истории.
Это может служить основанием для уточнения итогового суждения А. Н. Ро-
бинсона: «Как произведение художественной литературы повесть отражает не-
которые типичные черты поэтики воинских повестей, но не выделяется чем-
либо существенным из произведений этого типа»22. Как очевидно, выделяется
более сложным пониманием её автором причинно-следственных связей. Чудес-
ное, таким образом, претворяясь в формах небесного заступничества, выполня-
ет в Исторической повести о взятии Азова сюжетообразующую функцию.
В повести об Азове Поэтической (об осадном сидении Донских казаков),
занимающей, как известно, центральное место в цикле, сохраняется значимость
мотива небесного заступничества. Уникальность жанра произведения, своего
рода «художественной отписки», по определению А. Н. Робинсона, заключает-
ся в использовании формы казачьего документа в соединении с органически
усвоенными традициями воинской повести, способствовавшими передаче глу-
бокого драматизма Азовских событий, с элементами фольклорной стилистики и
образности, которые придавали повествованию задушевно-лирический тон23.
Традиционна в произведении тема молитвенных обращений и их действенной
силы, чуда от икон, видений, предсказывающих победу. Этими формами про-
явления чудесного насыщены заключительные описания – в их яркой изобрази-
тельности – осадного сидения. Следует сказать, что в этой повести есть и эпи-
зод, который трактуется не как чудо, а реально-прагматически, как конкретно-
бытовой факт. Церковь уцелела не по Божьей воле, а благодаря удачному гео-
графическому положению: «А и наряд наш пушечный переломали все. Одна
лиш у нас во всем Азове городе церковь Николина в полы осталась, потому
и осталася, что стояла внизу добре к морю под гору». А божья милость была
послана казакам за соблюдение поста и усердную молитву.
Повести Азовского цикла первой половины XVII века, при всём их свое-
образии, сохраняют основные жанровые признаки воинской повести, к которым
относится использование чудесного, разнообразно проявленного в формах
небесного заступничества, помощи свыше. Однако чудо сосуществует наравне
с воинской доблестью и личной удачей. Для Исторической повести мотив
небесного заступничества является сюжетообразующим, в Поэтической – ско-
Робинсон, А. Н. Повести об азовском взятии и осадном сидении // Воинские повести Древ-
ней Руси. М. ; Л., 1949. С. 187.
См. : Робинсон, А. Н. Из наблюдений над стилем поэтической повести об Азове // Ученые
записки Московского государственного университета. 1946. Вып. 118, кн. 2. С. 71.
рее усиливающим стилевым компонентом, ведь видения перенесены в финал
повествования.
Таким образом, в литературе первой половины XVII века создаются как
полноценные образцы воинской повести в её основных жанровых характери-
стиках (Повести об Азове), так и в соответствии с общей тенденцией развития
исторического повествования – тексты историко-легендарного типа с элемен-
тами воинской повести («Повесть о взятии Смоленска Иваном Грозным»).
В Заключении суммируются наблюдения о формах проявления чудесно-
го, а также их функциях, встречающихся в воинских повестях. Чудо, являясь
дополнительным элементом поэтики воинских повестей, её обогащающим,
весьма значимо, поскольку обнаруживает себя на разных уровнях художе-
ственного текста:
а) сюжетно-композиционном: элементы чудесного выполняют сюжетную
функцию, проявляясь на разных звеньях сюжета: от экспозиции до кульмина-
ции и развязки;
б) образно-стилевом: чудо воплощается в различных образах (образы Бо-
городицы, Бориса и Глеба и других святых – небесных заступников). Сакраль-
ные предметы выступают в качестве «волшебных» помощников русских воинов;
в) эмоционально-экспрессивном: чудо является одним из средств усиле-
ния героико-патриотического пафоса произведений, выражения христианско-
религиозных чувств (например, в Киприановской редакции «Сказания о Мама-
евом побоище»), выполняя и дидактическую функцию.
К формам проявления чуда мы относим: видение, знамение, глас свыше,
сбывшееся пророчество, силу молитвы и сакральных предметов (Креста Хри-
стова, иконы, замка / ключа). Для повестей о княжеских усобицах характерны
предметные воплощения чуда (крест, икона), в то время как в повестях о тата-
ро-монгольском нашествии исход сражения нередко решается благодаря небес-
ному заступничеству святых (чаще всего Бориса и Глеба). Несостоявшееся
сражение и бегство врага как следствие вмешательства «небесных воинов» то-
же воспринимается древнерусскими книжниками как нечто чудесное.
Чудо в исследуемых текстах выполняет следующие функции:
– решение исхода сражения;
– предупреждение о грозящей опасности;
– предотвращение боевого столкновения.
К внесюжетным функциям относятся мировоззренческая и дидактиче-
ская, которые позволяют книжникам обозначить отношение к лицам и событи-
ям повествования.
Исследуемый материал дал нам возможность вслед за учёными, А. С. Ор-
ловым и А. А. Пауткиным, выявившими этикетные формулы, которые исполь-
зовали древнерусские авторы для создания батальных описаний, такие как
«съступишася полки», «и бысть сеча зла», «исполчить дружину», выявить кли-
ше, обозначающие небесную помощь, а именно: «и помог Бог», «въсхоте Бог
(Богородица)», «попусти Бог», «молитвами Пречистыа Богородицы» и др. Спо-
собами включения чудесного в тексты повестей являются констатация факта
свершившегося чуда («бысть преславное чюдо»), а также библейские аналогии
и подтверждения действенности молитвы.