Манипулятивные коммуникативные стратегии в русской диалогической речи: естественно-языковой и художественный диалог в сопоставительном освещении

Во введении изложены актуальность, объект, предмет и материал ис- следования, цель и задачи работы, научная новизна, теоретическая и практи- ческая значимость, методологическая база и методы исследования, положе-
ния, вынесенные на защиту.
В первой главе исследования «Манипулятивная диалогическая
коммуникация в теоретическом освещении» освещаются основные теоре- тические проблемы современного диалоговедения (раздел 1.1), особенности дилога в художественном тексте (раздел 1.2), дается характеристика манипу- лятивной диалогической коммуникации в системе других видов речевого взаимодействия (раздел 1.3). В настоящей работе разграничивается узкое и широкое понимание языковой манипуляции. Согласно узкому пониманию, к
явлениям языкового манипулирования следует относить только такие сред- ства и приемы воздействия, которые обязательно направлены на извлечение говорящим какой-либо выгоды от их применения. В широком понимании под языковым манипулированием можно понимать использование говорящим любых средств непрямого речевого воздействия, которое направлено на со- крытие от адресата истинной цели говорящего, не обязательно в плане полу- чения им выгоды. При этом принцип кооперации и принцип вежливости мо- жет не нарушаться. В настоящей работе принято именно такое, широкое по- нимание языковой манипуляции.
По итогам анализа теории вопроса обосновывается концепция сопоста- вительного изучения моделей языкового манипулирования в естественно- языковом и художественном диалоге. На предварительном этапе исследова- ния осуществляется сбор материала. На основе Национального корпуса рус- ского языка (НКРЯ) и текстов произведений Ф.М. Достоевского формируем, соответственно, два собственных подкорпуса диалогических единств. На первом этапе исследования осуществляется анализ моделей манипулятивной диалогической коммуникации и приемов «языковой демагогии» по данным Национального корпуса русского языка. На втором этапе исследования ана- логичный анализ моделей манипулятивной диалогической коммуникации и приемов «языковой демагогии» осуществляется на текстовом материале про- изведений Ф.М. Достоевского. На завершающем этапе дается сопоставитель- ная интерпретация полученных результатов с учетом интенциональных и функциональных особенностей диалога в художественной речи писателя.
Во второй главе исследования «Модели манипулятивной комму- никации в диалоге естественном и художественном: сопоставитель- ный аспект» представлены результаты комплексного сопоставительного анализа моделей манипулятивной диалогической коммуникации на русском языке, реализованные, с одной стороны, в массиве текстов Национального корпуса русского языка, а с другой стороны –– в текстах произведений Ф.М. Достоевского (соответственно, разделы 2.1 и 2.2 настоящей работы).
В разделе 2.1. «Манипулятивная диалогическая коммуникация на русском языке (по данным Национального корпуса русского языка)» осуществлен когнитивно-дискурсивный анализ основных моделей манипуля- тивной диалогической коммуникации в русской речи. В соответствии с при- нятой концепцией исследования, сначала рассматриваются манипулятивные механизмы диалогического взаимодействия, порождаемые в зоне адресата, в сфере ответных реакций на инициальные реплики в пределах диалогического единства (подраздел 2.1.1). Далее анализируются приемы «языковой демаго- гии», которые, как правило, порождаются уже в зоне инициатора речевого взаимодействия, в зоне адресанта, говорящего (подраздел 2.1.2).
Конвенции диалогической коммуникации могут сознательно или бес- сознательно игнорироваться, нарушаться говорящими. Тогда мы имеем дело с девиациями в области кооперативности диалога как взаимной установки его участников на коммуникативное сотрудничество на каждом из этапов его осуществления [Грайс 1985]. К манипулятивным коммуникативным страте- гиям в диалогическом взаимодействии в речевой зоне ответной реакции, освещающимся в подразделе 2.1.1, относятся стратегии манипулятивного ухода от темы, манипулятивного переспрашивания, перебива и подхвата, ма- нипулятивной перемены темы, манипулятивного отказа от коммуникации, демонстративного молчания и пр.
В стратегиях манипулятивного ухода от неудобной для говорящего те- мы реализуются разные речевые тактики. Например, в зоне адресата порож- дается демонстративный ответ не по теме, совсем из другой области, абсо- лютно не связанный с обсуждаемой темой. В подобных случаях происходит информативное и коммуникативное рассогласование реплик, когда в ответ- ной реплике полностью отсутствует логическая, прагматическая или эмоцио- нальная связность по отношению к инициальной: В Доме кино вашим покор- ным слугам улыбнулась удача, и мы встретили среди остальной праздноша- тающейся публики нескольких настоящих кинематографистов. К сожале- нию, один из них был мосфильмовским дурачком Борисом Б…ком, но это всё-
10 10

таки лучше, чем совсем ничего. Мы поставили ему шампанского, а он в оче- редной раз сладострастно нахамил нам. // ― Чижик, а ты когда-нибудь на лыжи вставал, тянул ноздрями мороз с привкусом спелой кедровой шиши? ― всё-таки уточнил я у него. // ― Сволота! Все бездари, а я ― Сальвадор Да- ли! ― звякнул бусами тот [Иван Охлобыстин. Жизнь Вани Охлобыстина // «Столица», 1997.03.04].
Стратегия манипулятивного переспрашивания заключается в том, что отвечающий отвечает вопросом на вопрос. В подобных случаях мы имеем дело с манипулятивным использованием «стратегии выхода на метауровень», когда вместо информации, требуемой по логике продолжения диалога, собе- седник оценивает исходное коммуникативное намерение инициатора: ― Ты хочешь сказать, что пользуешься успехом? // ― А тебе в конце концов ка- кое до этого дело? [Василий Аксенов. Звездный билет // «Юность», 1961].
Стратегия манипулятивного переспрашивания в ряде случаев также имеет специальный метаязыковой маркер типа Какой такой Х: ― Если же я хочу жизни другой? // ― Какой такой ты жизни хочешь? Я слышал, у тебя мать ― известная певица в Москве [Виктор Астафьев. Обертон (1995-1996)]. –– В таких случаях внешняя тавтологичность в ответе маскирует неприятие отвечающим затронутой темы или позиции инициатора в целом.
Стратегия манипулятивного перебива используется отвечающим в си- туации обрыва реплики инициатора (проще говоря, отвечающий не дает ему полностью высказать свое сообщение): Повытягивав шею и поёрзав, он не- уверенно спросил: ― А ты убежден, что… // ― Не убеждён, ― без колеба- ний ответил Игорь Васильевич, оттопыриванием мизинца бросая в бой бо- лее крикливого ученика, яростно вцепившегося в шкуру докладчика-медведя [Анатолий Азольский. Лопушок // «Новый Мир», 1998]. –– В данном случае отвечающий реагирует на пропозициональную установку убежден, так как саму пропозицию инициатор просто не успел высказать. В результате в об- щем остается неясным, в чем же так категорично «не убежден» отвечающий.
11 11

Стратегия отказа от неудобного вопроса в ответной реплике может вербализоваться указанием на нежелание обсуждать данный вопрос с помо- щью глаголов молчать, умолчать в I л., ед. ч.: –– Нужно проверить. // ― Что за информация? // ― Я пока умолчу, ладно? ― небрежно сказал Трегу- бов. ― Боюсь сглазить [А. Макеев, Н. Леонов. Ментовская крыша (2004)].
Стратегии отказа от ответа на неудобный вопрос часто могут быть вы- ражены в ответной реплике специальными метаязыковыми маркерами типа Что об этом говорить?; (Мы) не будем об этом говорить? и пр.: ― Марина, а не кажется ли тебе странной бритая наголо девушка из этой группы? // ― Маша, давай не будем об этом говорить: прочтет какой-нибудь бюро- крат и на основании ее «лысости» «прикроет» группу. Или поставит усло- вие, немедленно изменить прическу, а то… [Марина Александрова, Маша Мусина. «Если ты спросишь меня…» // «Работница», 1988]. –– В этих случа- ях, в рамках принципа вежливости, отвечающий, не привлекая к этому вни- мания инициатора, ненавязчиво избегает обсуждения острой проблемы.
Стратегия манипулятивного подхвата может вводиться формулой «возражение под видом согласия» [Булыгина, Шмелев 1997]: –– Да, впрочем, что касается науки, я не думаю, что и у науки есть нравственное измере- ние. <...>// Гольдберг засмеялся, с боков рта выглянули последние невыпав- шие премоляры: // ― Пашка, ты, может, и прав, но мне такая правота не подходит. <...> [Людмила Улицкая. Казус Кукоцкого [Путешествие в седь- мую сторону света] // «Новый Мир», 2000]. –– Манипулятивный подхват мо- жет сопровождаться «зеркальным» повтором инициальной реплики в ответе, который меняет регистр общения и переводит разговор в удобную для отве- чающего тональность: –– Что ты об этом думаешь? // ― А что я могу ду- мать? [Александр Савельев. Аркан для букмекера (2000)]. –– В таких слу- чаях внешняя неинформативность и бессодержательность ответной реплики на самом деле отражает глубинную когнитивную установку отвечающего –– нежелание развивать конфликт, но при этом ни в чем не уступить инициато- ру диалога. Именно неинформативная тавтологическая избыточность являет-
12 12

ся важным когнитивным отличием манипулятивного подхвата от стандарт- ного кооперативного подхвата, который несет новую информацию и служит средством подтверждения или усиления мысли спрашивающего, уточнения позиций коммуникантов и под.
Стратегия умышленной перемены темы не имеет специальных языко- вых маркеров. В основе некоторых моделей умышленной перемены темы лежит прагматический механизм, основанный на манипулятивной подмене темы исходной реплик на рему в реактивной реплике (или наоборот): ― Привет, ― кивнула она, ― чего по ночам за покупками бегаешь? // ― А ты чего днем не ходишь? ― парировала я. Честно говоря, я не слишком-то люблю Ленку, она сплетница и жуткая болтунья [Дарья Донцова. Микстура от косоглазия (2003)]. –– В данном примере говорящим в область ремы по- мещена запрашиваемая информация о ночных походах за покупками, тогда как отвечающий, вместо ответа на вопрос, реагирует вопросом о другом –– делает акцент на времени суток (ночь ↔ день).
Несмотря на то, что по большей части проанализированный материал свидетельствует о том, что данные манипулятивные схемы так или иначе нарушают коммуникативное сотрудничество под видом его формального со- блюдения, все же далеко не всегда использование адресатом тех или иных манипулятивных техник ведет к нарушению постулатов кооперативного об- щения, принципа вежливости Дж. Н. Лича [Leech 1983] и под. В ряде случа- ев, например, манипуляция в зоне адресата может иметь целью как раз со- блюдение постулата тактичности (уход от обсуждения неудобной темы, сде- ланный в тактичной форме перемены темы). Тогда адресату манипуляции не наносится сколько-нибудь значимого коммуникативного ущерба, да и гово- рящий не извлекает ощутимой выгоды. Однако ряд признаков манипулятив- ной коммуникации все же сохраняется: это расхождение между эксплициро- ванной иллокутивной силой и действительным намерением говорящего, неосознаваемость воздействия и неучет интересов собеседника («объектное» отношение к собеседнику).
13 13

Приемы «языковой демагогии» в русской диалогической речи, рас- сматриваемые в подразделе 2.1.2, выделяются на основе работы Т.В. Булы- гиной и А.Д. Шмелева. Под «языковой демагогией» понимаются «приемы непрямого воздействия на слушающего или читателя, когда идеи, которые необходимо внушить ему, не высказываются прямо, а навязываются ему ис- подволь путем использования возможностей, предоставляемых языковыми механизмами» [Булыгина, Шмелев 1997: 461]. Авторы выделяют семь прие- мов: (1) ассерция, маскирующаяся под пресуппозицию; (2) воздействие при помощи речевых импликатур; (3) возражение под видом согласия; (4) проти- вопоставление «видимой» и «подлинной» реальности; (5) игра на референци- альной неоднозначности; (6) использование манипулятивной речевой страте- гии de re вместо кооперативной стратегии de dicto; (7) «магия слова». Мани- пулятивность указанных приемов состоит в том, что речевое воздействие на адресата осуществляется не прямо «в лоб», а замаскированно.
I. Прием использования ассерции, маскирующейся под пресуппози- цию, состоит в том, что информация, которую надо незаметно внушить адре- сату, подается под видом пресуппозиции [Булыгина, Шмелев 1997: 472]. В научной литературе по лингвистической прагматике обычно выделяют два вида пресуппозиций: семантические, которые облигаторно имплицируются из значений слов и выражений в качестве необходимого условия их осмыс- ленности, и прагматические, которые понимаются коммуникантами по умолчанию, которые извлекаются ими из ситуации общения или общего фонда знаний о мире, будучи информацией либо общеизвестной, либо не стоящей внимания [Падучева 1982: 305–307].
Примером навязывания семантической пресуппозиции является следу- ющий фрагмент из интервью: –– На ваш взгляд, в чем состоит главная причина такого огромного потока неконтролируемой миграции? // ― Такое количество мигрантов (300 тысяч. ― Прим. авт.), безусловно, не соответ- ствует действительности, так как, только по экспертным оценкам, например, киргизской стороны, не менее 500 тысяч жителей Киргизии свя-
14 14

зывают свои заработки с Россией [Олег Головин. Нелегалы // «Завтра», 2003.03.02]. –– В этом примере в вопросе о причинах указанного явления уже заложена пресуппозиция ʽимеется большой поток неконтролируемой мигра- цииʼ, которая обладает свойством неустранимости и неотрицаемости при возможном отрицательном ответе [Падучева 1982; Радбиль 2017].
При навязывании прагматической пресуппозиции так или иначе обыг- рывается общеизвестная или известная обоим коммуникантам информация, которую они по тем или иным причинам избегают озвучивать: –– Собирайся. // ― Ку-да? ― // Сам знаешь. // Только вздохнул капитан да крякнул [Алек- сандр Солженицын. Один день Ивана Денисовича (1961)]. –– Здесь говоря- щими эксплуатируется фигура умолчания по поводу известного обоим не очень приятного места (органы НКВД), по поводу которого ведется обмен репликами. Очень часто при этом коммуниканты ссылаются на известные им обоим обстоятельства, но не вербализуют их содержание: ― Кого бы ты хотел играть? // ― Разве ты не знаешь, кого! [Василий Аксенов. Звездный билет // «Юность», 1961]. –– «Демагогичность» подобных стратегий отказа от конкретизации запрашиваемой в вопросе информации состоит в том, что собеседник по тем или иным причинам не хочет брать на себя ответствен- ность за свои речевые действия, перекладывая ее на плечи спрашивающего.
II. Прием воздействия при помощи речевых импликатур является разновидностью более общей манипулятивной стратегии, которая иногда именуется в научной литературе как «подведение к ложному умозаключе- нию» [Иссерс 1999]. Речь идет о наведении в контексте нестрогих умозаклю- чений, которые не входят собственно в смысл предложения, но «вычитыва- ются» в нем адресатом в контексте речевого акта с опорой на постулаты ре- чевого общения. Часто этот прием основывается на небуквальном прочтении фраз, которые, будучи восприняты буквально, имели бы внутренне противо- речивый или тавтологический смысл, т.е. были бы бессодержательными: ― Не сердитесь, Ольга Петровна, как вы себя чувствуете, кстати? ― пошел на попятную Израиль Ильич. // ― Как я могу себя чувствовать? ― махну-
15 15

ла рукой Ольга Петровна [Маша Трауб. Замочная скважина (2012)]. –– Отве- чающий уходит от прямого ответа. Вместо этого спрашивающему навязыва- ется необходимость небуквальной интерпретации в нужном для отвечающего ключе, а именно импликатура ʽВы и сами должны понимать, что в известных вам обстоятельствах я не могу чувствовать себя хорошоʼ. Манипулятивность данного приема заключается в том, что прямой ответ мог бы обидеть спра- шивающего, так как выглядел бы как упрек. Но в данном случае спрашива- ющий как бы сам должен вывести эту информацию, а значит, ответствен- ность с отвечающего снимается.
III. Демагогический прием возражения под видом согласия заключа- ется в том, что «говорящий как будто соглашается с мыслью, высказанной оппонентом, но тут же приводит соображение, сводящее на нет возможные выводы из этой мысли» [Булыгина, Шмелев 1997: 464]. Чаще всего говоря- щим в этих случаях используются когнитивные схемы типа «Да, но…»:, «Действительно, но…» и под.: ― А как быть с ухудшением вентиляции по- мещения? // ― С этой проблемой мы действительно столкнулись, но уже есть предложения, которые позволят её решить [Михаил Песин. Дом, ко- торый построит «Дом» // «Биржа плюс свой дом» (Н. Новгород), 2002.10.14]. –– Фигура противопоставления дает возможность отвечающему высказать возражение в неявном виде, даже не давая спрашивающему толком понять, что с ним не соглашаются –– ему возражают.
IV. Демагогический прием противопоставления «видимой» и «под- линной» реальности опирается на «апелляцию к объективной реальности», которую говорящий осуществляет посредством метаязыковых операторов на самом деле, в самом деле, в действительности и под.: –– Парня этого поса- дили, родственники его дали мне корову и тёлку вместо буйволицы, и власть, как видишь, до сих пор стоит, и сносу ей не видать. // ― Не говори, ― под- твердил один из его спутников, ― на вид-то они простецкие, а на самом де- ле свой расчёт имеют… [Фазиль Искандер. Бедный демагог (1969)]. –– Ма- нипулятивность приема заключается в том, что, употребляя эти выражения,
16 16

эксплицитная семантика которых ориентирует слушающего на идею соответ- ствия сказанного говорящим объективной реальности, говорящий на самом деле выражает свою, подчас спорную точку зрения, далекую от объективно- сти, но нужную ему в каких-то целях: «в основе такой апелляции лежит им- плицитное представление о «мнимой», «кажущейся» реальности, скрываю- щей за собою «подлинную», «настоящую» реальность (при этом говорящий в неявном виде присваивает себе право судить о том, какова эта подлинная ре- альность)» [Булыгина, Шмелев 1997: 468].
V. Игра на референциальной неоднозначности заключается в том, что говорящий намеренно в контексте нейтрализует две возможных проти- воположных интерпретации в зоне адресата по поводу того, имеется ли в ви- ду определенный конкретный референт, или референт неопределенный / обобщенный (это различие в артиклевых языках типа английского маркиру- ется артиклями a и the: в таком случае, использование подобного механизма манипуляции затруднено): ― Вы можете видеть эту розовую Натали, ― сказал Марест, ― у ее тетки, графини Строгановой, в Сен-Жермене, так как, по-видимому, все ваши вопросы о русских офицерах маскируют любо- пытство иного рода. // ― Марест всюду ищет женщину, ― ответил Бейль. // ― Ну, кажется, на этот раз женщину нашли вы, ― ответил Марест [А. К. Виноградов. Три цвета времени (1931)], –– Мы видим, что в речевой зоне Бейля в выражении искать женщину слово женщина использовано в уни- версальном нереферентном употреблении (любую, всякую женщину) [Паду- чева 1985], а в зоне Мареста в выражении женщину нашли вы эта лексема использована в конкретно-референтном употреблении (конкретная женщина, известная и говорящему и слушающему, которою имеет в виду говорящий).
VI. Демагогический прием использования манипулятивной речевой стратегии de re вместо кооперативной стратегии de dicto определяется в работе Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева как «переинтерпретация чужих воз- зрений или высказываний в соответствии со своими исходными посылками» [Булыгина, Шмелев 1997: 472]: –– Да, так вот, если следователь не спосо-
17 17

бен понять всего этого, ему у нас делать нечего, пусть идёт в милицию. Там всегда нужда в честных и исполнительных. А нам нужны творцы. // –– Так, значит, следователь –– творец? –– спросила она [Ю. О. Домбровский. Фа- культет ненужных вещей, часть 5 (1978)]. –– В подобных случаях вместо ин- формации, требуемой по логике продолжения диалога, собеседник обсуждает значения слов, употребленных инициатором диалога, в результате чего зна- чение слова изменяется в нужно говорящему ключе.
VII. Демагогический прием, условно именуемый «магия слова» «со- стоит в употреблении выражений, эмоционально воздействующих на адреса- та речи, хотя несложный анализ демонстрирует их полную логическую несо- стоятельность. При этом с точки зрения здравого смысла используемые гово- рящим высказывания часто бывают тавтологичны, алогичны, бессмысленны или внутренне противоречивы, но этот факт не осознается адресатом, заво- роженным речевой «красивостью». В этом случае часто используется прием амплификации –– нагромождения в высказывании слов одной эмоциональ- но-оценочной тональности, избыточное использование образных средств, ко- торые отвлекают адресата от сути.: –– Две тысячи лет назад один чувак ска- зал: придет дьявол и будет он лицом прекрасен. Красота ― последняя идео- логия, которая осталась человечеству. Живи красиво, купи красивое, носи красивое, отдыхай красиво ― и всего добьешься в жизни. Красота ― тот крысолов из города (тут он назвал какой-то город, не помню), который при- ведет нас всех к пропасти. // ― Красота погубит мир, ― вспомнила я слова Мутищева [А. И. Слаповский. 100 лет спустя. Письма нерожденному сыну (окончание) // «Волга», 2009]. –– Здесь нагромождение лексем красивый и однокоренных слов как бы маскирует истинную «дьявольскую» суть излага- емой информации, отвлекает от нее внимание адресата.
В целом проведенный анализ показал, что все рассмотренные приемы языкового манипулирования объединяет то обстоятельство, что они так или иначе нарушают принцип кооперации Г.П. Грайса [Грайс 1985: 217–237], провоцируя некритичность восприятия адресатом навязываемых ему мнений,
18 18

которые «подаются как данность, обсуждать и тем более отрицать которую просто глупо» [Булыгина, Шмелев 1997:477]. Иными словами, адресату во всех этих случаях достаточно бесцеремонно навязываются некие суждения, причем в такой форме, которая не предполагает их возможного обсуждения.
В разделе 2.2. «Манипулятивная диалогическая коммуникации в художественной речи Ф.М. Достоевского» рассматриваются общие про- блемы изучения гуманитаристикой диалога и диалогичности в художествен- ном мире Ф.М. Достоевского (подраздел 2.2.1) и анализируются модели ма- нипулятивного диалогического взаимодействия и приемы «языковой дема- гогии» в диалогической речи персонажей Ф.М. Достоевского (соответствен- но, подразделы 2.2.2 и 2.2.3). В качестве материала для исследования исполь- зуются тексты романов Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Бесы» и «Братья Карамазовы».
В подразделе 2.2.1 показано, как создается своеобразный «полифони- ческий», многоголосый, внутренне противоречивый художественный мир Ф.М. Достоевского. Мы выявили, что манипулятивные диалогические техни- ки, вложенные автором в уста его героев, играют в этом немалую роль. По- мимо традиционных, характерологической и сюжетообразующей художе- ственных функций, некооперативная диалогическая коммуникация в романах Ф.М. Достоевского (как и диалоги персонажей в целом) выполняет и специ- фическую «идеологическую функцию» (М.М. Бахтин) –– функцию напря- женного самопознания и самовыражения героя, максимального раскрытия его ценностной и идеологической позиции в мире, ее утверждения в проти- востоянии с альтернативными ей точками зрения. А все это возможно, по мысли Ф.М. Достоевского, только в напряженном непрекращающемся диа- логе героев друг с другом, а через них –– в диалоге автора и читателя.
Анализируя модели манипулятивных речевых стратегий в художе- ственном диалоге героев Ф.М. Достоевского в подразделе 2.2.2, мы выявили специфику использования манипулятивных коммуникативных схем в диало- гах героев Ф.М. Достоевского, которая связана с особой ролью диалога в мо-
19 19

делировании художественного мира его «полифонических» романов, а имен- но –– в формировании такой черты поэтики писателя, как «диалог умолча- ний», когда основная смысловая нагрузка в диалогах лежит на том, что не сказано, на том, что скрыто.
Вот знаменитый пример «диалога умолчаний» из сцены объяснения Лизы и Николая Ставрогина в романе «Бесы», когда беседа героев крутится вокруг темы убийства Марьи Тимофеевны и Игната Лебядкиных, но никто не смеет сказать это вслух: .–– Твои слова, этот смех, вот уже час, насы- лают на меня холод ужаса. Это «счастье», о котором ты так неистово го-
воришь, стоит мне… всего. Разве я могу теперь потерять тебя? Клянусь, я любил тебя вчера меньше. Зачем же ты у меня всё отнимаешь сегодня? Знаешь ли ты, чего она стоила мне, эта новая надежда? Я жизнью за нее заплатил. // — Своею или чужой? // Он быстро приподнялся. // — Что это значит? — проговорил он, неподвижно смотря на нее. // — Своею или моею жизнью заплатили, вот что я хотела спросить. Или вы совсем теперь по- нимать перестали? — вспыхнула Лиза. — Чего вы так вдруг вскочили? За- чем на меня глядите с таким видом? Вы меня пугаете. Чего вы всё боитесь? Я уж давно заметила, что вы боитесь, именно теперь, именно сейчас… Господи, как вы бледнеете! // — Если ты что-нибудь знаешь, Лиза, то клянусь, я не знаю… и вовсе не о ТОМ сейчас говорил, говоря, что жизнью заплатил… // — Я вас совсем не понимаю, — проговорила она, боязливо за- пинаясь [ССД-VIII, «Бесы»].
Далее на материале художественных диалогов героев Достоевского в
подразделе 2.2.3 были рассмотрены семь приемов «языковой демагогии». Так, в диалогах герове Ф.М. Достоевского своеобразно используется прием навязывания ложной пресуппозиции. Часто –– посредством риторической уловки «чтение в сердцах», когда инициатор диалога априорно утверждает о том, что он знает, что собеседник знает, думает, или чувствует, тем самым навязывая собеседнику точку зрения, которую он, возможно, и не разделяет – – ср. диалог Настасьи Филипповны и Аглаи в романе «Идиот»: Наконец, она
20 20

твердо и прямо поглядела в глаза Настасьи Филипповны и тотчас же ясно прочла все, что сверкало в озлобившемся взгляде ее соперницы. Женщина поняла женщину; Аглая вздрогнула. // –– Вы, конечно, знаете, зачем я вас приглашала, –– выговорила она наконец, но очень тихо и даже остановив- шись раза два на этой коротенькой фразе. // –– Нет, ничего не знаю, –– ответила Настасья Филипповна, сухо и отрывисто [ССД-VI, «Идиот»].
Были сделаны выводы о функциональном своеобразии применения приемов «языковой демагогии» в речевом взаимодействии персонажей рома- нов Достоевского, что связано с особенностями поэтики писателя, в частно- сти –– с характерологическими функциями недоговоренности, умолчания, сокрытия «больных мест» в сознании героя.
Часто в диалогах героев Достоевского опущение значимой для обоих собеседников, известной им информации в область прагматической пресуп- позиции создает между ними напряжение, конфликтную ситуацию, как это можно видеть в фрагменте диалога генерала Епанчина и Гани Иволгина в романе «Бесы» (на тему обещания Гани жениться на Настасье Филипповне как содержания пресуппозиции): <...> Генерал пристально рассматривал Ганю; смущение Гани ему видимо не нравилось. // –– Вспомните, Иван Федо- рович, –– сказал тревожливо и колеблясь Ганя, –– что ведь она дала мне полную свободу решенья до тех самых пор, пока не решит сама дела, да и тогда все еще мое слово за мной… // –– Так разве ты… так разве ты… –– испугался вдруг генерал. // –– Я ничего. // –– Помилуй, что же ты с нами- то хочешь делать? // –– Я ведь не отказываюсь. Я, может быть, не так выразился… // –– Еще бы ты-то отказывал! –– с досадой проговорил гене- рал, не желая даже и сдерживать досады. –– Тут, брат, дело уж не в том, что ты не отказываешься, а дело в твоей готовности, в удовольствии, в радости, с которою примешь ее слова… <...> [ССД-VI, «Идиот»]. –– Мы видим, как диалог «вертится» вокург неудобной для обоих говорящих темы, которую они не могут вербализовать –– в полном соотвествии с концепцией О. Меерсон об «идиосинкразических» местах в сознании героев [Меерсон
21 21

2009], и на фоне этого нарастает конфликтная ситуация, которая как бы «упрятана» в невербализованной области их диалогического взаимодействия. Также использование приемов «языковой демагогии» в художествен-
ной речи Достоевского играет существенную роль в реализации так называе- мой речевой стратегии «самооправдания», к которой часто прибегают герои- манипуляторы в романах Ф.М. Достоевского, чтобы скрыть какой-то небла- говидный поступок. Ср., например, фрагмент полилога в романе «Идиот», с участием Лизаветы Прокофьевны Епанчиной, князя Мышкина, Лебедева, Келлера, Ипполита и др.: <...> –– Единственно из благородства, –– гром- ко и звонко заговорил вдруг подскочивший Келлер, обращаясь прямо к Лиза- вете Прокофьевне, –– единственно из благородства, сударыня, и чтобы не выдать скомпрометированного приятеля, я давеча утаил о поправках, не- смотря на то, что он же нас с лестницы спустить предлагал, как сами изволили слышать. Для восстановления истины признаюсь, что я дей- ствительно обратился к нему, за шесть целковых, но отнюдь не для слога, а собственно для узнания фактов, мне большею частью неиз- вестных, как к компетентному лицу. Насчет штиблетов, насчет аппе- тита у швейцарского профессора, насчет пятидесяти рублей вместо двух- сот пятидесяти, одним словом, вся эта группировка, все это принадле- жит ему за шесть целковых, но слог не поправляли. // –– Я должен заме- тить, –– с лихорадочным нетерпением и каким-то ползучим голосом пере- бил его Лебедев, при распространявшемся все более и более смехе, –– что я поправлял одну только первую половину статьи, но так как в средине мы не сошлись и за одну мысль поссорились, то я вторую половину уж и не по- правлял-с, так что все что там безграмотно (а там безграмотно!), так уж это мне не приписывать-с… // –– Вот он о чем хлопочет! –– вскричала Лизавета Прокофьевна <...> [ССД-VI, «Идиот»]. –– Нетрудно видеть, что данный прием содержится в речевой зоне Келлера, вся пространная реплика которого строится как прием саморазоблачения героя.
22 22

«Магия слова» –– один из самых частых демагогических приемов в диалогах Достоевского, поскольку этот прием выполняет характерологиче- скую функции в поэтике писателя. В произведениях Ф.М. Достоевского име- ется целая галерея персонажей-демагогов, манипуляторов или бескорыстных врунов, которые за цветистостью речи прячут низменные помыслы или ду- шевное убожество (Игнат Лебядкин в романе «Бесы», Лебедев и генерал Иволгин в романе «Идиот», Федор Павлович Карамазов в романе «Братья Карамазовы» и пр.).
Рассмотрим пример диалога капитана Лебядкина и Варвары Петровны в романе «Бесы»: — Сударыня! — взревел он вдруг, — позволите ли сде- лать вам один вопрос, только один, но открыто, прямо, по-русски, от души? // — Сделайте одолжение. // — Страдали вы, сударыня, в жизни? // — Вы просто хотите сказать, что от кого-нибудь страдали или страдае- те. // — Сударыня, сударыня! — вскочил он вдруг опять, вероятно и не за- мечая того и ударяя себя в грудь, — здесь, в этом сердце, накипело столь- ко, столько, что удивится сам бог, когда обнаружится на Страшном су- де! // — Гм, сильно сказано. // — Сударыня, я, может быть, говорю языком раздражительным… // — Не беспокойтесь, я сама знаю, когда вас надо бу- дет остановить. // — Могу ли предложить вам еще вопрос, сударыня? // —
Предложите еще вопрос. // — Можно ли умереть единственно от благо- родства своей души? // — Не знаю, не задавала себе такого вопроса. // — Не знаете! Не задавали себе такого вопроса!! –– прокричал он с патетиче- скою иронией. — А коли так, коли так: «Молчи, безнадежное сердце!» — и он неистово стукнул себя в грудь [ССД-VIII, «Бесы»]. –– Здесь собеседник, завороженный патетическими и романтическими оборотами «высокого сти- ля», просто не может взять в толк, о чем, собственно, идет речь. Капитан Ле- бядкин хочет показать свою значительность в высшем свете, будучи на са- мом деле пьяницей, трусом и бездельником.
В результате сопоставления моделей манипулятивного взаимодействия в диалогах естественных и художественных диалогах героев Ф.М. Достоев-
23 23

ского мы пришли к следующим выводам. Анализ моделей манипулятивной коммуникации и приемов «языковой демагогии» в диалогах героев Достоев- ского выявил определенные сходства в ситуациях использования тех или иных манипулятивных стратегий, в их коммуникативной организации и ре- чевого оформления. В то же время была обнаружена и специфика использо- вания манипулятивных коммуникативных схем в диалогах героев Ф.М. До- стоевского, которая связана с особой ролью диалога в моделировании худо- жественного мира его «полифонических» романов.
Все манипулятивные модели в диалогах героев Достоевского имеют значительную художественную нагрузку, играя существенную роль в само- раскрытии внутреннего мира героя через его речь, а иногда –– и в его само- разоблачении, когда персонаж незаметно для себя обнажает тайники своей души или, напротив, сознательно пытается скрыть от окружающих неудоб- ную для него информацию о своих поступках. При этом манипулятивные техники используются не только в некооперативных целях, но и в режиме фатической коммуникации, в плане реализации принципа вежливости, мак- симы тактичности. В целом герои Достоевского постоянно, в напряженном противостоянии друг с другом, ищут истину, правду –– о себе и о других. В столкновении разных «правд», разных «голосов» и проявляется полифонизм романов Ф.М. Достоевского как ведущая черта поэтики писателя.
В заключении изложены основные результаты исследования и его дальнейшие перспективы, которые связаны с возможной конкретизацией и детализацией каталога манипулятивных техник и особенностей их функцио- нирования применительно к изучению специфики языкового манипулирова- ния в медийном, политическом и рекламном дискурсах.