Структурные и содержательные особенности субъективного психологического хронотопа (на примере русских и армянских студентов)

Введение содержит обоснование актуальности исследования, объект,
предмет, цель и задачи, гипотезы, методы исследования, указание базы
исследования, положения, выносимые на защиту; здесь же представлены
научная новизна, теоретическая и практическая значимость исследования.
Первая глава «Теоретико-методологические подходы к изучению
структурныхисодержательныхособенностейсубъективного
психологического хронотопа» содержит пять параграфов.
В первом параграфе «Психологическое время как составляющая
субъективного психологического хронотопа» представлена история изучения
временнóй перспективы (ВП) в зарубежной и отечественной психологии,
соотнесены основные направления исследований субъективного времени
(У. Джеймс, Л. Франк, К. Левин, Ж. Нюттен, Ф. Зимбардо, С.Л. Рубинштейн,
Б.Г. Ананьев, К.А. Абульханова, Е.И. Головаха, А.А. Кроник, Н.Н. Толстых).
Анализ позволил выделить характеристики ВП, имеющие значение для
исследования и состоящие в следующем.
ВП – это своего рода «поле», в котором границы прошлого настоящего и
будущего подвижны, что проявляется в переходах «прошлое – настоящее –
будущее – прошлое». У человека в личностной форме существования (в
отличие от индивидной формы) ВП выходит за границы биологической жизни,
что задает предельные смыслы его существования. Жизненная перспектива
человека как личности сопряжена с временнóй перспективой значимых для
него социальных групп: семьи, рода, этноса, страны, человечества.
ВП личностиявляетсявысшимпсихологическимобразованием,
формирующемся в онтогенезе и персоногенезе посредством освоения
человеком исторически предпосланной ему культуры (Л.С. Выготский,
В.П. Зинченко, Н.Н. Толстых).
Во втором параграфе «Психологическое пространство как
составляющая субъективного хронотопа» психологическое пространство
личности (ППЛ) рассмотрено в контексте смежных и близких по содержанию
понятий, таких как «эмпирическое Я» (У. Джемс), «жизненное пространство»
(К. Левин), «образ мира» (А.Н. Леонтьев), «жизненные миры» (Ф.Е. Василюк).
Представлены функции ППЛ, его основные измерения и характеристики
(С.К. Нартова-Бочавер).
Конкретизация понятия ППЛ применительно к предмету и задачам
исследования состоит в следующем.
Субъективная реальность человека, его субъективный хронотоп,
ППЛ могут быть поняты только вместе с его социальным и предметным
окружением. Жизненный мир предстает как «эмпирическое Я» в своих
составляющих: физическое, социальное, духовное. При этом «эмпирическое Я»
представлено «чистому Я» (У. Джемс), т.е. жизненный мир выступает для
человека предметом, что создает возможность его осмысления, рефлексии.
ППЛ имеет «граничную зону», отделяющую человека от внешнего мира и
избирательно соединяющую его с ним, ее изучение – предмет
«психологической экологии» (К. Левин). Человек стремится контролировать и
защищать границы ППЛ (С.К. Нартова-Бочавер); целостность границ –
суверенность психологического пространства (СПП) – важнейшая
характеристика ППЛ, определяющая самотождественность личности и
возможности ее развития.
В третьем параграфе «Субъективный психологический хронотоп»
рассматривается характерное для человека соединение временны́х и
пространственных составляющих, их субъективный синтез. Проанализировано
пониманиехронотопическогостроениясубъективнойреальности,
содержащееся в работах К. Левина, Ж. Нюттена, К.А. Абульхановой,
Б.Г. Ананьева, Е.И. Головахи и А.А. Кроника, В.П. Зинченко, Н.Н. Толстых.
Параграф содержит следующие констатации.
Понимание личности, сложившееся в традиционной психологии,
ориентированной на естественнонаучную парадигму, – причинно-следственный
детерминизм и структурность – не предполагает использование идеи
хронотопа, поскольку личность представляется как относительно стабильный
набор черт, связанных в относительно стабильную структуру.
При понимании личности как динамичного ансамбля общественных и
социальныхотношений(К. Маркс,Э.В. Ильенков,А.В. Петровский,
В.А. Петровский), возникающего в человеческой со-бытийной общности
(В.И. Слободчиков) и – в соответствии с принципом отраженной субъектности
(В.А. Петровский) – трансцендирующего за ее границы, представление о ее
хронотопической форме становится необходимым.
Человек, чтобы развиваться как личность, должен «взрывать» (по
выражениюС.Л. Рубинштейна)границысложившегосяхронотопа.
Трансцендированию, преодолению границ должна сопутствовать рефлексия –
осознание их наличия и их природы. Для рефлексии необходим «выход в
вертикаль сознания», что предполагает культурное опосредствование сознания,
и актуализацию предельных нравственных и этических оснований. Они могут
быть найдены в области культуры, в содержании этнокультурной,
общенациональной, религиозной идеи.
В четвертом параграфе «Этнопсихологические особенности хронотопа
в этнических группах армян и русских» рассмотрены культурно-
исторические, этнопсихологические предпосылки, определяющие особенности
субъективного хронотопа армян и русских. Соотнесение исторических
предпосылок позволило констатировать следующее.
Этническое самосознание армян связано с драматическими и
трагическими событиями истории, основные из которых – принятие
Христианства, длительное существование в инокультурном соседстве, геноцид
армян, начавшийся в 1915 г., проблема Нагорного Карабаха.
Межэтнические отношения, включая отношения армян и русских,
определяются этими образами исторической памяти, в том числе, памятью об
участии и роли России и русских в ряде критических событий истории
армянского этноса.
Для молодых армян, проживающих в Волгограде, по сравнению с
армянской молодежью, проживающей на исторической родине, задача
межэтнического взаимодействия более актуальна и ее решение предполагает
бóльшую степень рефлексии границ субъективного хронотопа.
У русских субъективный хронотоп традиционно определяется широтой и
исторической глубиной при масштабности вмещающихся в нем событий.
При этом актуальные, но относительно дробные события могут вытесняться за
границы хронотопа без четкой оценки и фиксации извлеченного опыта.
Отношение русских к армянской диаспоре противоречиво: это
покровительственное отношение, опирающееся на историческую и
религиозную общность, и, вместе с тем, отношение как к агенту вторжения,
нарушающему этнокультурную экологию титульного этноса.
В пятом параграфе «Суверенность психологического пространства
как граница хронотопа: в контексте формирования этнической
идентичности» понятие СПП соотносится с принятым в этнопсихологических
исследованиях понятием «этноидентичность» и известными стратегиями
аккультурации (сепаратизм, ассимиляция, интеграция, маргинализация).
Обосновывается, что СПП является необходимым основанием этноидентичности.
Проанализированы подходы к исследованию этнической идентичности, ее
компонентов (А.А. Налчаджян, Г.У Солдатова, Т.Г. Стефаненко, В.Ю. Хотинец).
Рассмотрены аккультурационные процессы и типологии, описывающие результаты
аккультурации, как для групповой, так и для индивидуальной идентичности
(С. Бокнер, Дж. Берри), обусловленные уровнем СПП.
Глава завершается выводами, в которых обобщены результаты
теоретического анализа и представлены основания последовавшего
эмпирического исследования личного хронотопа и этнохронотопа, их
взаимосвязи.
Вторая глава «Исследование хронотопа субъективной реальности в
его индивидуально-личных и этнокультурных аспектах (на примере
русских и армянских студентов)» состоит из шести параграфов, в которых
представленыметодическоеобеспечение,описаниеэмпирического
исследования, его результаты, их анализ и обсуждение.
В первом параграфе «Общая организация исследования. Методики и
измеряемыепоказатели»описываетсяконцепцияэмпирического
исследования, методики и выборка, на которой оно проводилось.
Исследование обеспечивалось комплексом перечисленных во введении
методик. В параграфе также представлен перечень измеряемых переменных.
Исследование включало пилотажный этап, направленный на
подтверждение содержательной и конструктной валидности авторской
методики, и два основных этапа – первый с применением культурно-свободных
тестов и второй с применением авторской проективной техники.
Вовторомпараграфе«Временнойаспектсубъективного
психологическогохронотопа:структурныепоказателивременной
перспективы» описаны результаты исследования ВП респондентов, родившихся,
выросших и ныне живущих в условиях разных этнических культур, имеющих
различное гражданство и место проживания. При сопоставлении результатов
был использован U-критерий Манна-Уитни.
При изучении структурных показателей временнóй перспективы
установлено следующее.
На статистически значимом уровне по показателям «негативное
прошлое» (Sig. = 0,396) и «фаталистическое настоящее» (Sig. = 0,103)
этнические группы не различаются.
На статистически значимом уровне этнические группы различаются по
ВП-показателям «гедонистическое настоящее» (Sig. = 0,016), «позитивное
прошлое» (Sig. = 0,002), «будущее» (Sig. = 0,004). В сравнении с русскими
респондентами у респондентов-армян выявлены более высокие показатели
ориентации на гедонистическое настоящее и относительно низкие – на
позитивное прошлое и будущее.
Сравнение результатов у армянских респондентов показало, что армяне,
проживающие в Армении и армяне, проживающие в России, не различаются по
ВП-показателям«гедонистическоенастоящее»(Sig. = 0,115)и
«фаталистическое настоящее» (Sig. = 0,467). Но они различаются по
показателям «сбалансированная ориентация» (Sig. = 0,015), «будущее» (Sig. =
0,010), «позитивное прошлое» (Sig. = 0,000) и «негативное прошлое» (Sig. =
0,002), причем армяне, проживающие в России, показали более высокую
ориентацию на «будущее». И этот показатель у российских армян оказался
преобладающим на фоне сниженных значений «позитивного прошлого». У
жителей Армении значения тех же показателей оказались примерно равными, а
ВП в целом – более сбалансированной.
В третьем параграфе «Пространственный аспект психологического
хронотопа: структурные показатели психологического пространства»
представлен анализ показателей СПП, полученных посредством методики
С.К. Нартовой-Бочавер.
В общей выборке респондентов, в этнических группах, в мужской и
женской подгруппах, – то есть у всех респондентов, – были обнаружены все три
описанные С.К. Нартовой-Бочавер уровня суверенности: сверхсуверенность,
нормальная суверенность, депривированность. (Термин «депривированность
СПП» означает «прозрачность», проницаемость границ ППЛ, когда человек
подвержен внешним влияниям, следует логике обстоятельств и воле других
людей, не имея средств установления психологической экологии.)
Их соотношение в результатах исследования таково: 50 % от общего
числа респондентов – нормальная суверенность; 27,5 % – сверхсуверенность;
22,5 % – депривированность СПП.
Значимые различия между группами русских и армянских респондентов
при сопоставлении тестовых результатов по U-критерию Манна-Уитни
выявлены по показателям «территория» (Sig. = 0,004), «мир вещей»
(Sig. = 0,001) и «социальные связи» (Sig. = 0,001). Не было выявлено различий
попоказателямсуверенности«физическоготела»(Sig. = 0,227),
«привычек» (Sig. = 0,458) и «ценностей» (Sig. = 0,106).
Сравнение показателей СПП по гендерному основанию выявило
следующие особенности.
В группе русских респондентов, как юноши, так и девушки показали
близкие значения уровней СПП. И по обобщенному показателю, и по
отдельным секторам это были средние значения (в пределах статистической
нормы). Лишь по секторам «мир вещей» и «социальные связи» были выявлены
незначительные расхождения. Общий же уровень суверенности у девушек из
русской группы – несколько выше среднего.
Армянские юноши показали более высокий по сравнению с русскими
сверстниками уровень суверенности. Девушки-армянки по уровню СПП
отличаются как от русских респондентов – и мужского, и женского пола – так и
от мужчин армянской группы. Общий уровень суверенности у них ниже. На
личную жизнь молодых армянок в большой мере влияет внешний контроль и
необходимость соблюдения гендерных и возрастных норм: они вынуждены
учитывать регламентирующие их жизнь требования родителей, а в замужестве
– мужа и его родственников.
При сравнении распределения уровней СПП и измерений ВП в целом по
выборке по критерию χ2 установлено наличие статистически значимой
взаимосвязи между рассматриваемыми параметрами (p = 0,000). Обработка
данных c использованием коэффициента сопряженности Чупрова показала
умеренную связь (К = 0,687, при р = 0,000). Соотнесение показателей СПП с
показателями ВП обнаружило, что сверхсуверенность сопряжена с
«гедонистической»ориентацией,нормальнаясуверенность–со
«сбалансированной» ВП, а депривация СПП сопряжена с «негативным
прошлым» и «фаталистической» ориентацией. Сравнение этнических групп
выявило, что у армян в сравнении с русскими преобладает сочетание
гедонистической направленности и сверхсуверенности. Такое сочетание у
волгоградских армян превышает тот же показатель у ереванских армян.
Сравнение показателей выявило три emic-феномена – «фатализм» в
сочетании со «сверхсуверенностью» СПП у русской группы, «гедонизм» в
сочетании со сверхсуверенностью у юношей из группы волгоградских армян,
депривированность СПП у девушек из армянской группы в целом.
В четвертом параграфе «Смысло-жизненные ориентации в контексте
субъективного хронотопа» проанализированы и соотнесены показатели
осмысленности жизни. Применение методики СЖО (Д.А. Леонтьев) позволило
убедиться в осознанности и неслучайности характеристик ВП и СПП,
выявленных на предшествующих этапах исследования. В выборке в целом
преобладает средний показатель осмысленности жизни (ОЖ), статистически
значимых различий между этническими и гендерными группами не выявлено.
Обработка полученного континуума показателей ОЖ, ВП, СПП
с использованием коэффициента Спирмена выявила спектр корреляций, что
стало основанием для проведения процедуры факторного анализа.
В результате были получены факторы, обозначенные как:
– внутренне рефлексивный – преобладание настоящего и будущего во
временно́й перспективе в сочетании с высокими уровнями суверенности,
интернальность в показателях осмысленности жизни;
– стереотипно ориентированный индивидуалистический – сочетание
ориентации на будущее с показателями сверхсуверенности в отношении
личного пространства и высокой суверенности мира личных вещей и
социальных отношений при невысоких показателях осмысленности жизни, не
актуализированной личностной рефлексии;
– внешне рефлексивный – депривированность суверенности (низкая
экологичность внутреннего психологического пространства) в сочетании с
экстернальностью локуса контроля жизненных событий;
– ностальгически-фаталистический – сочетание негативного прошлого
и фаталистического настоящего во временно́й перспективе с низкой
суверенностью и низким интересом к осмыслению жизни.
В пятом параграфе «Культурные ориентации в соотношении со
структурными характеристиками хронотопа» рассмотрены отношения
респондентов к культуре, к культурному наследию, их ориентации на
культурные традиции, или, напротив, на современную или только лишь
формирующуюся культуру. Данные о культурных ориентациях получены с
применением методики Дж. Таусенда (в адаптации Л.Г. Почебут).
Проанализированы связи этих ориентаций с ВП и СПП.
Обнаружено, что большинство респондентов всех групп склонны
отдавать предпочтение современной культуре. Ориентация на традиции
прошлого отмечается у тех, кто и во временно́й перспективе оценивает свое
субъективное прошлое позитивно, как собрание достижений и основание для
положительной самооценки в настоящем. Ориентации на современность и
культурную традицию представлены у респондентов всех групп со всеми
типами ВП по показателям методики Ф. Зимбардо. В целом они преобладают
над предпочтениями, отдаваемыми динамично развивающейся культуре.
Соотнесение показателей ВП, СПП и культурных ориентаций позволило
уточнить emic-феномены, среди которых в большей мере проявился
«армянскийгедонизм»:сочетание«гедонистической»ВПсо
«сверхсуверенностью» ППЛ и ориентацией на традиционный или современный
тип культуры. Содержание «армянского гедонизма» прояснилось в
индивидуальных беседах: юноши-армяне из волгоградской группы
декларировали успешность в реализации бизнес-проектов (собственный или
семейный бизнес), финансовую и жилищную самостоятельность, что и
определяло их «сверхсуверенность» и удовлетворенность современными
культурными реалиями. В русской группе emic-феномен «русского фатализма»,
– сочетание «сверхсуверенности» с «фаталистическим настоящим» и
ориентацией на современную культуру, – причинно-содержательно
представлен сетованием на неопределенность перспектив, ненадежность
родственной поддержки и сравнительно высокую конфликтность в отношениях
с родителями.
В шестом параграфе «Типологические варианты субъективных
хронотопов и этнохронотопов» хронотоп индивидуальной жизни соотнесен с
хронотопом жизни этноса и страны – России и Армении. Материалы получены
посредством авторской методики, построенной на составлении коллажей из
картинок и символов различного культурно-исторического содержания и
содержания обыденной частной жизни людей. Материал содержал
этнокультурную, религиозную символику, а также фотографии реальных
ландшафтов, культурных объектов, исторических событий и исторических
персон.
В параграфе дана типология хронотопов и иллюстрирующие ее коллажи.
«Уникальный» хронотоп, хронотоп «избранности» – представлен
исключительно в коллажах армянской группы. Основная идея – уникальность,
исключительность исторической, культурной и природно-географической
сторон жизни родного этноса. Этнически нейтральная символика не
представлена вовсе. «Избранность», «исключительность», «уникальность» –
темы подписей-комментариев к коллажам.
«Героический» хронотоп – содержит образы и символы свершений,
побед, исторической стойкости народа и его героев. При этнокультурной
специфичности содержания этот тип представлен в обеих этнических группах.
Героическая символика не была ограничена исключительно своим этническим
контекстом, включала и обобщенные образы и символы.
«Утопический» хронотоп – коллажи с явным преобладанием
оптимистически окрашенного образа будущего, часто представленного
декларативно(судяпосопровождающимподписям-комментариям).
Представлен как в русской, так и в армянской группе респондентов (армян
диаспоры), примерно в равной мере.
«Страдальческий» хронотоп – коллажи, вмещающие трагические,
катастрофические события истории народа. Символика страдания и
соответствующие комментарии либо составляют центр композиции, либо
равномерно и полностью заполняют всю часть коллажа, отведенную для
этнохронотопа. Такие коллажи, центрированные на трагических событиях
1915 года, были представлены армянской группой.
«Негативно-критический» хронотоп были составлены исключительно
представителями русской группы респондентов. Они содержат символику и
изображения трагических, кровопролитных событий, но, в отличие от
армянского «страдальческого» варианта, в них дана критика социально-
политических событий прошлого и критика современного состояния. ВП
редуцирована или депривирована: ограничена современным моментом или
предрекает катастрофическое развитие событий.
«Религиозный» хронотоп – коллажи, построенные на основе
христианской тематики и символики (символы иных религий игнорированы),
составлены респондентами обеих этнических групп, в бо́льшей степени –
армянской группы.
«Мозаичный» хронотоп – не хронотоп в строгом смысле,
соответствующие коллажи не были структурированы ни хронологически, ни
пространственно. Предположено (подтверждено беседами с респондентами),
что это уклонение (уход, защита) от необходимости признать недостаточную
осведомленность в истории родного этноса. «Мозаичность» относится и к
географической,икисторическойсоставляющим.Составленные
респондентами коллажи нельзя характеризовать как полностью беспорядочные,
в них есть семантические гнезда – «культура», «архитектура», «исторические
персоны». Но расположены картинки и гнезда спонтанно-произвольно.
Представлен в обеих этнических группах, преобладает в группе волгоградских
армян.
«Удвоенный» хронотоп – проявился в коллажах респондентов из
волгоградской армянской группы и исключительно в них: сопряжение двух
историй – истории Армении и истории России, причем как в дореволюционный
период, так в период существования СССР, это две параллельные
приблизительносинхронизированныеподатампоследовательности
исторических событий.
По результатам было выявлено сопряжение хронотопов индивидуальной
жизни и жизни этноса.
Глава завершается выводами, обобщающими результаты, полученные
посредством культурно-свободных методик и авторской техники культурной
провокации. В качестве основного представлен вывод о сопряжении личных и
этнических хронотопов:
– «внутренне рефлексивного» с «уникальным», «героическим»,
«религиозным»;
-«стереотипноориентированногоиндивидуалистического»с
«утопическим» и «мозаичным»;
– «внешне рефлексивного» с «героическим» и «утопическим» типами
этнохронотопа;
– «ностальгически-фаталистический» тип оказался сопряженным с
«негативно-критическим» (у русских респондентов), «страдальческим» (у
респондентов-армян) типами этнохронотопа.
В русской группе респондентов наиболее распространенные сочетания
индивидуального хронотопа и этнохронотопа – это сочетания «внешне
рефлексивного типа» с «героическим», и «ностальгически-фаталистического» с
«негативно-критическим».
В группе респондентов-армян наиболее распространенные сочетания
индивидуального хронотопа и этнохронотопа – это сочетания «стереотипно
ориентированного индивидуалистического» с «мозаичным», и «внешне
рефлексивного» типа с «уникальным», «героическим» и «удвоенным»
этнохронотопами. В группе армян диаспоры наиболее часто встречаются
сочетания «внешне рефлексивного» типа с «удвоенным», «стереотипно
ориентированного индивидуалистического» с «мозаичным» и с «удвоенным», а
в группе армян Армении – сочетания «внешне рефлексивного» типа с
«героическим» и «уникальным» этнохронотопами.
Заключение содержит итоги диссертационного исследования и
основные выводы.
Результатыисследованияподтвердилипервуюгипотезу.
Действительно, временны́е и пространственные характеристики хронотопа
субъективной реальности варьируют в трех обследованных группах студентов:
у русских волгоградцев, у армян Волгограда и армян Еревана, а сами эти
вариации по-разному представлены в результатах культурно свободных тестов
и в результатах проективной методики, стимульный материал которой
включает этнокультурную символику. Эти различия дополнительны, что дает
более полное понимание предмета исследования.
Вторая гипотеза также нашла подтверждение. Так, при сравнении
показателей временнóй перспективы у респондентов-армян выявлены более
высокие, чем у русских значения по показателю «гедонистическое настоящее»
и относительно низкие по параметрам «позитивное прошлое» и «будущее».
Армяне Волгограда, по сравнению с жителями Армении, показали более
высокую ориентацию на «будущее». По пространственным показателям группы
различаются по интегральному уровню СПП и по секторам «физическое тело».
«территория», «мир вещей», «социальные связи» и «ценности». При этом у
армян Волгограда по этим показателям более высокая суверенность, чем у
русских и армян Еревана. Значения показателей «позитивное прошлое» и
«будущее» в сравнении с обеими армянскими группами выше у русских.
В коллажах волгоградских армян использовано больше элементов, чем в
работах русских респондентов и респондентов из Армении. В коллажах
волгоградских армян в целом более подробно представлены исторические
факты, символы и персоны, связанные как с историей России, так и с историей
Армении. Только в этой группе были построены удвоенные, сопряженные
этнохронотопы, объединяющие историю армянского народа и историю России.
Эти особенности, за исключением единичных случаев, показывают, что
рефлексивное отношение к субъективному хронотопу как в личном, так в
этнокультурном аспекте для армян диаспоры более актуально.
Третья гипотеза нашла частичное подтверждение – кроме
действительно сложного сопряжения русского и армянского, представленного в
удвоенных этнохронотопах армян диаспоры, были получены мозаичные
коллажи. Мы отнесли их к проявлениям неструктурированности исторической
ретроспективы и перспективы, недостаточной исторической осведомленности у
некоторых из волгоградских армян. Дисгармоничные коллажи, в которых
отражались бы противоречивость, противопоставление или несовместимость
оценок исторических фактов жизни титульного этноса и жизни своего народа
не были обнаружены. Но в русской группе, и исключительной в ней, были
обнаружены коллажи, содержащие негативно-критическое отношение к
явлениям экономической и политической жизни страны.
Четвертая гипотеза подтвердилась: действительно, обобщенные
исторические (эпохальные) символы, не имеющие выраженного этнического
акцента, были по преимуществу представлены в этнохронотопе русских. А
религиозные символы значительно чаще использовались представителями
армянской этнической группы по сравнению с русскими.
Дополнительная гипотеза о гендерных различиях также подтвердились,
преимущественно в формальных показателях «депривированности» личного
пространства в обеих женских группах армянской выборки.
Проведенное исследование подтвердило исходные предположения, и
позволило конкретизировать их и получить новые данные, основными из
которых мы считаем обнаружение удвоенного этнохронотопа у респондентов
армянской диаспоры, emic-феноменов «армянского гедонизма» и «русского
фатализма», а также особой по содержанию и смыслу «депривированности»
ППЛ у женщин-респонденток из армянской группы в целом. В качестве
перспектив исследования представляется более детальное изучение сопряжения
и взаимоопосредствования индивидуально-субъективного хронотопа и
хронотопов этноса и страны, определение дистанции и взаимопроникновения
их содержаний.